Том 9. Царствование Михаила Федоровича Романова, 1613–1645 гг. (Соловьев) - страница 185

Ближайшие к Москве города при столкновении с воеводами и губными старостами могли обращаться к царю; но из областей отдаленных, из Сибири, челобитья не скоро могли достигать Москвы, и жители этих отдаленных областей употребляли средство, которое употребляли и жители ближайших городов, но не всею массою, брели розно. Посланы были на Лену воеводы и духовные лица, которым велено везде давать подводы без задержки. Когда они приехали в Енисейский острог, то воевода здешний Веревкин велел созвать к съезжей избе служилых, посадских людей, пашенных крестьян, приезжих торговых и промышленных людей разных городов и стал требовать от них подвод. Служилые люди отвечали, что им дать подвод нельзя: «Прежде мы ни под какою государевою казною и ни под какими государевыми воеводами в подводах не хаживали, гребцов не давывали, указу государева о том прежде не бывало и теперь нет: а если с нас воевода караул городовой, отъезжие заставные караулы и службу снимет, то мы поедем сами головами в подводах, а если службы и караулов отъезжих и городовых не снимет, то у нас в подводах идти некому, города государева покинуть не смеем». Пашенные крестьяне сказали: «Если с нас воевода снимет пашню, десятины, то мы побредем головами в подводах, а если десятин не снимет, то у нас подвод нет». Несколько дней сряду воевода призывал их и уговаривал дать подводы, но всякий раз один ответ, что им подвод не давывать. Тогда воевода велел лучших служилых и посадских людей и пашенных крестьян, выборных старост, пометать в тюрьму и, вынув из тюрьмы, велел их бить на правеже: но енисейские служилые и посадские люди и пашенные крестьяне с лучшими людьми все пошли головами в тюрьму и на правеж, говоря: «Метать нас в тюрьму и на правеже бить всех, а не одних лучших людей; в том волен бог да государь: без государева указа на нас велит подводы править». И, отказав в подводах, пошли все врознь. Якутский воевода Петр Головин два года держал в тюрьме товарищей своих Матвея Глебова и дьяка Филатова; в семи тюрьмах Головин держал больше 100 человек служилых, торговых и промышленных людей. Притеснениями и казнокрадством отличился также мангазейский воевода Григорий Кокорев, по донесениям товарища его, Андрея Палицына: «Приедут самоеды с ясаком, воевода и жена его посылают к ним с заповедными товарами, с вином, несчастные дикари пропиваются донага, ясак, который они привезли, соболи и бобры, переходят к воеводе, а самоеды должны платить ясак кожами оленьими, иные с себя и с жен своих снимают платье из оленьих кож и отдают за ясак, потому что все перепились и переграблены. Который торговый или промышленный человек не придет к воеводе, к жене его и к сыну с большим приносом, такого воевода кидает в тюрьму, да не только его самого, но и собак его посадит в тюрьму, да и берет потом выкуп и с самого, и с собак. Когда у воеводы бывают пиры, на торговых и промышленных людей, если кто к нему, или к жене его, или к сыну принесет мало, тому принос бросают в глаза и до ворот провожают в шею; люди воеводины берут у торговых людей на гостином дворе товары без платы; к сыну воеводы промышленные люди ходят ежедневно продажное вино пить: кто принесет гривну, тому даст чарку, кто принесет две гривны, тому две чарки, и так дальше по расчету, и как эти люди, напившись, пойдут от него со двора, то люди его кресты, перстни и пояса с них оберут, а с иных и все платье поснимают в заклад. Затевает торговым людям напрасные посылки, велит выбрать нарочитых людей 20 или 30 и скажет службу на тундру, откуда им не воротиться, и те люди, одолжив свои головы последними долгами, от него откупаются деньгами. Исказил царский наказ и держал его в съезжей избе, а настоящий наказ скрывал у себя». Кокорев, с своей стороны, доносил на Андрея Палицына, что он держит корчму, пьянством других разоряет и сам пьянствует. Один священник, духовный отец Палицына, доносил на Кокорева; другой доносил на Палицына и на отца его духовного, обвинял их в содомских делах, воровских заводах и богомерзких словах. Палицын доносил, что Кокорев ходит в город и в церковь нарядным воровским обычаем, носят перед ним меч оберучный, как перед Расстригою, а люди его все перед ним с пищалями, саблями и со всяким оружием, как перед курфюрстом немецким ходят; чины у него учреждены большие; холопей своих зовет – иного дворецким, другого казначеем, иных стольниками. Когда Кокорев пойдет в баню, то перед баню приходят к нему здороваться складчики его и советчики и попы, и на них смотря, боясь его безмерного страха, всяких чинов люди ходят перед баню челом ему ударить; и когда жена Кокорева пойдет в баню, то велит всем женщинам посадским приходить челом себе ударить. Если у кокоревских людей умрет ребенок, то всех посадских женщин загоняют и велят над ребенком плакать. На кого Кокорев накинется неделом, посадит в тюрьму или на правеже велит мучить, и те люди последние свои животишки относят к жене Кокорева, а приводит их поп Сосна и всем людям говорит: кто хочет беды избыть, тот бы шел ко всемирной заступнице, которая что захочет, то и сделает, хотя от виселицы отнимет. Дело дошло до того, что оба воеводы вступили друг с другом в явную войну: Кокорев с своими советниками и стрельцами начал стрелять из города в посад, где сидел Палицын, и несколько человек было побито; а Кокорев в свое оправдание говорил, что он стрелял вследствие приступа к городу Андрея Палицына и его соумышленников.