— Ночью будет сильная гроза.
И как будто в подтверждение ее слов молния, вспыхнув, расколола небо. Немного погодя донеслись раскаты грома. Сотни огоньков большого города мелькали внизу. Город жил, двигался.
Она смотрела на мокрое окно и ждала, что он заговорит.
Но он молчал. В тишине слышно было, как барабанит дождь по стеклу и доносится отдаленный шум уличного движения. Снова раздался раскат грома. Не в силах больше выносить гнетущее молчание, Эшер обернулась.
Он стоял и наблюдал за ней. В комнате горела только маленькая настольная лампа, отбрасывавшая полосы света. Вид у него был выжидающий, и она все поняла. Он дал ей право выбора, когда они подошли к двери. Она вошла, и теперь он ее не выпустит. Мосты сожжены. Она испытала облегчение, что решение принято.
Но ее не слушались онемевшие пальцы, когда она стала расстегивать пояс на платье.
Он быстро пересек комнату и остановил ее. Она посмотрела на него. Ей вдруг стало страшно, как в первый раз. Он взял ее лицо в ладони и пристально вгляделся. Хотел запомнить ее такой — застывшей нерешительно в полумраке с бушующей грозой позади, за окном. В ее глазах, сейчас темных, плескался испуг, который боролся с желанием. Она сделала беспомощный жест, как будто сдаваясь на милость победителя, руки бессильно повисли. Она ждала. Наверное, забыла, что он не любил капитуляции. Потом опустила голову, веки сомкнулись, губы приоткрылись. Он легонько поцеловал ее в лоб, потом еще раз, потом в изгиб тонкой брови.
Тай тоже закрыл глаза и стал исследовать ее лицо губами и прикосновениями пальцев. Губы скользнули по ее щеке, палец погладил нежно ее нижнюю губу. Он помнил каждую черточку. Поцеловал уголок рта, и она прошептала что-то умоляющее, потом со стоном обвила руками его плечи, но он выжидал. Он хотел проявления силы ее желания. Хотел видеть ее требовательной, не только уступающей и дающей. Поэтому снова легко поцеловал, проведя языком по ее губам. Она уже не могла больше сдерживать долго дремавшую и вспыхнувшую мгновенно страсть, не отдавая отчета, притянула его к себе. Они слились в поцелуе, а молнии сверкали за окном, освещая их, застывших в вечной позе всех влюбленных на свете.
— Раздень меня, — прошептала она, задыхаясь, не отрывая губ. — Я хочу, чтобы ты сам меня раздел.
Он медленно стал расстегивать молнию на ее платье, одновременно лаская обнаженную кожу, которая была нежнее любого шелка. Платье легло на пол к ее ногам. Она, как будто проснувшись, лихорадочно начала расстегивать пуговицы на его рубашке, он услышал ее стон, выдавший долго сдерживаемую страсть.