— Какой я все-таки непроходимой дурой была. — Ну вот, меня опять понесло. — И всего-то надо было подумать, у кого из вашей четверки есть такие властные замашки — клыки выпячивать, народ пугать. Быстрей бы догадалась. Клыки убери, — далеко не ласково попросила я. — И не смей больше никогда говорить со мной так.
Данте дернулся, как от удара, и ослабил хватку, правда, из рук меня так и не выпустил.
— А как с тобой говорить, если ты ни понимаешь никаких слов, упрямая ведьма.
— От упрямого демона слышу, — не осталась я в долгу. Только он кажется даже и не заметил.
— С тобой просто невозможно говорить. Я не рассказал о твоей матери только потому, что знал — даже это ты используешь, чтобы отделаться от меня. Используешь так, как делаешь это сейчас. Тебе все равно, лишь бы не быть со мной. Ведь так? Для этого ты позвала меня сюда? Чтобы обвинить во всех смертных грехах? Чтобы отказаться от меня и снова сбежать? Глупая девочка, — он ласково и в то же время больно сжал мой подбородок, — я найду тебя везде. Я не собираюсь отказываться от того, что принадлежит мне по праву.
— По какому такому праву? — уже шипела я.
— Ты моя невеста. Ты моя. И никакие дэвы, никакие боги и никто не нарушит этого. — Его голос заметно дрожал, и я слышала, как сквозь него прорываются те знакомые мне нотки принадлежащие вовсе не Данте, а принцу асуров. — Я скорее умру, чем позволю забрать у себя любимую женщину.
Я чувствовала, как гнев его оборачивается страстью, но сделать уже ничего не могла. Даже когда Данте сжал меня в объятиях и крепко, яростно поцеловал. Я лишь дернулась, ощущая соленый вкус крови во рту.
Из головы как-то разом вылетели все мысли, и там поселилась паника. Превратившись в соляной столбик, я так и стояла, не в силах даже пошевелиться от ужаса. Светлое небо, я никогда не сталкивалась с таким сильным противником.
И когда это я начала считать его врагом, мне интересно?
Заметив мое странное состояние, соизволил-таки асур тревожно заглянул мне в глаза.
— Ну, ты доказал, что сильнее. Что дальше? — едва слышно прошептала я и отвела взгляд. Мне не хотелось смотреть в это такое родное лицо, вдруг ставшее чужим.
Он что-то прошептал на своем странном языке, а затем дотронулся большим пальцем до порванной губы.
— Лилит, прости меня.
— Отпусти, — приказала я, набравшись смелости. Руки тут же разжались. Даже хвост опал.
Что же происходит с ним такое, подумала я. Какого упыря мой заботливый Данте превращается в такое?!
Как же мне понять его?
— У нас две новости.
Вельзевул, не будь дураком, сразу напрягся, таким тоном это было сказано.