Неожиданно для всех, а прежде всего для себя, к сокрушенному Наследнику подскочил Аскар и, приподняв за ворот черной туники, хорошенько потряс.
— А ты сдался. Ты ничего не сделал. С ней нельзя так.
— Это не ваше дело, — огрызнулся Данте, безуспешно выдирая свою одежду из цепких рук.
— Я не позволю тебе так изводить ее и себя. Тебе такую девушку доверили, а ты… Делай что-то. Иначе я поздравлю Лилит с правильностью решения. А пока ты тут сидишь, женюсь на ней сам.
— Я тебе женюсь! — Данте взвыл зверем и прыгнул вперед, повалив друга на ковер.
Когда Заквиэль и Бали наконец расцепили этот черно-сине-зеленый клубок, оба демона выглядели слегка потрепанными. И даже не слегка, а сильно — взлохмаченные, как ивовый веник нерадивого дворника, поцарапанные, в синяках и с порванной одеждой.
— Ну и? Успокоились? — спросил их Бальтазар, все еще придерживая Аскара за плечи.
— Вполне, — зло сверкнул глазами Наследник, вытирая кровь с разбитой губы. — Только посмей еще раз даже подумать так.
— А ты не веди себя как последний идиот, — не менее ласково ответил Аскар. — Раз она любит тебя, то простит.
— Она меня ненавидит.
— Да мы все тебя по очереди ненавидим, когда ты так делаешь, и ничего, живем, — поддержал это безобразие Бальтазар.
— Когда вы повзрослеете? — На протяжении последних пятидесяти лет задавал этот вопрос Веельзевул. Как видно, безуспешно.
— Дайте мне кресло или стул. Не очень хочется подметать пол новым платьем.
Дэвы переглянулись, и тут же в небольшом уютном зале материализовалось кресло с высокой спинкой. Я подобрала юбки белого как снег платья и неторопливо, с уязвленной гордостью села на мягкую подушку. Медленно, дразня этих существ своей неспешностью, я расправила складки длинной юбки, отделанной по низу золотой тесьмой. Распущенные темно-медные волосы, сдерживаемые только странной паутинкой тонких косичек, были откинуты за спинку. Я соизволила медленно войти в транс и выдохнуть неосознанный дух.
Который тут же обратился сверкающим фениксом.
Усевшись на спинку кресла, он придирчиво осмотрелся. Половина присутствующих были лишь аватарами своих истинных тел. Этакие воплощенные в материи духи. Почти как он сам.
Какой-то ревности или зависти к этим существам, обладающим могуществом, позволяющим поддержать аватару долгое время и не терять при этом сознание, феникс не чувствовал. Он уже давно смирился с ограниченностью своих возможностей. Больше, чем показательные выступления, его все же беспокоила собственная выживаемость, а хрупкое человеческое тело содержало в себе слишком мало энергии для подвластной духу силы.