Только двое были не из списка - полный молодой человек, назвавшийся Алексеем Ливеном, и черноглазый шатен Петр Старостин, которых в семье давно знали. Первым же к ним подошёл сын хозяйки дома Андрей Нирод, высокий юноша с ладной военной выправкой. Он пригласил на первый танец Ирину Палецкую, ту самую черноволосую с синими глазами.
Князь Всеволод Ратиев оказался угловатым юношей, которого девицы оглядели с небрежением. Он был совсем нехорош собой: невысокий, кучерявый, с несколько козлиным профилем, усугубленным козлиной бородкой, с неприятными, словно накрашенными, томно-распутными глазами и заметным шрамом на щеке. Почти одновременно с ним появился молодой мужчина необычайной красоты и попросил полонез у Лидии Черевиной, девица в ответ кивнула и записала его имя "Аристарх Сабуров" в крохотную книжку, прикрепленную к корсажу. Потом князю Палецкому представили Германа Грейга, смуглого молодого брюнета с идеальным пробором и томными глазами. Франт расшаркался перед Ниной Черевиной.
Бартенев беспомощно переглянулся с Корвин-Коссаковским. Он не очень-то успел разглядеть молодых щеголей, все они показались ему на одно лицо, разве что Сабуров был куда красивей прочих, и Порфирий Дормидонтович понадеялся, что друг преуспел больше. Но лицо Арсения Вениаминовича сохраняло абсолютно безмятежное выражение, он улыбался знакомым, раскланивался с отцами семейств и неизвестными Бартеневу чиновниками.
Один из таких чиновников подошёл в сопровождении Даниила Энгельгардта, стройного румяного и белокурого молодого модника, и Макса Мещерского, офицера артиллерии с шальными глазами, прибывшего на месяц из действующей армии. Молодцы были хороши как на подбор - рослые, широкие в плечах. Они пригласили девиц Любомирских на польку.
Герман Грейг, черты смуглого лица которого несли в себе что-то воровато-цыганское, и Даниил Энгельгардт приветствовали друг друга по-свойски и явно были давно знакомы. Оба они казались весьма галантными, но пока рядом стоял Аристарх Сабуров, казались не очень заметными.
Граф Михаил Протасов-Бахметьев, приехавший из Парижа и представленный им хозяйкой, был грузным человеком лет тридцати, уже лысеющим, с новомодными короткими бачками и изящными усиками. Он тут же затеял с Ниной Черевиной разговор о путешествиях. Однако она слушала вполуха, глядя на еще одного молодого красавца, который стоял у стены и, наконец, подошёл к ним. Андрей Нирод представил им Александра Критского, которого девицы рассматривали удивлённо и жадно. Ослепительно красивый, похожий на итальянца со старинной картины, он, на взгляд Бартенева, был излишне слащав, но на такого, конечно, нельзя было не обернуться. Протасов-Бахметьев тут же втесался между Ратиевым и Критским и спросил у красавца, давно ли он из Италии, на что тот ответил, что уже неделю в Петербурге. Ратиев же заметил, что собирается в Рим в январе, на что толстяк завистливо заметил ему, что он счастливчик. Сам Протасов-Бахметьев никого на танец не пригласил, мотивируя это тем, что в чужих краях разъелся и стал слишком неуклюж.