Мне не достались сытные школьные годы с разносолами на столе.
Ему не досталось юношество, студенческая пора: семь лет в армии.
На день Победы приезжали в Москву бывшие артиллеристы с их "Катюши". Вспоминали, перебивая друг друга, он отмалчивался.
"Становишься живым памятником событий, а неохота… Я-то веду себя скромно: для меня война закончилась в сорок пятом и плотно забыта, но многие помнят и живут воспоминаниями. Военный период для некоторых остался самым светлым пятном в жизни… Б ы л о о ч е н ь в е с е л о..."
Они выжили в той войне. Победили немца. Молодые, горячие, воротились по домам с ощущением – теперь будем жить.
Но пошли будни, скудные, тягостные, в тесноте жилья, в вечной нехватке еды, одежды, справедливости…
Что всем, то и ему.
Была у брата тяжкая болезнь. А от нее – вечный зуд по телу, как сгорал на огне.
Сгорал, страдал, почесывался, но жил.
– Вы Иов, Борис Соломонович, – сказал лечащий врач. – Многострадальный Иов, только за что вам такое?..
"И сказала Иову жена его:
– Ты всё еще тверд в непорочности своей! Похули Господа и умри.
Но он сказал ей:
– Как одна из негодных ты говоришь. Неужели доброе примем от Бога, а злое не примем?.. Вот, Он убивает меня, а я на Него надеюсь…"
Из письма в Иерусалим:
"Раньше проще было. Когда Карл Линней создавал систематику животного мира, то случайно встретил насекомое, которое не подпадало ни под один из установленных им видов. Он быстро его раздавил, и нет проблемы. А меня мучают зачем-то, несколько раз фотографировали для науки, и не исключено‚ что по мне будут защищать диссертацию.
Как любил петь один знакомый:
Всё будет хорошо, к чему такие спешки?
Всё будет хорошо, и в дамки выйдут пешки.
И будет шум и гам, и будут сны к деньгам,
И дождики пойдут по четвергам.
Это я написал, чтобы поняли, что я веселый, и хотя не очень здоровый, но бывает и хуже. Ой, как хуже бывает!.."
Через годы встречали его в аэропорту.
Его и жену Раю.
Вышел из дверей, закинул голову к чистому небу, к макушкам высоченных пальм, выдохнул со всхлипом ошеломления:
– Неужто дожил?..
Вечером, часам к десяти, я отвозил брата в Старый город, усаживал на скамью напротив Стены Плача, и он затихал.
Сидел до полуночи, смотрел на Стену – зуд пропадал в эти часы, зуда по телу не было.
Ходили с ним на прогулки. Вглядывался с холма на город, повторял всякий раз:
– Сколько света…
Вернулся в Москву, написал:
"Шалом вам, Иерусалиму и всему миру!
Был ли я у вас? Вроде‚ был. Жил в Иерусалиме некий Соломоныч, жил хорошо‚ как за пазухой: со шторами‚ чистым воздухом и без мух. Когда пойдете гулять по традиционным маршрутам, считайте, что я с вами иду потихоньку‚ никому не мешаю, смотрю на городскую россыпь огней...