«Ах так, господин Креольский! Что ж, тогда и я не стану обсуждать с вами детали какого-то сотрудничества».
– До тех пор, пока вы не расскажите о тех самых таинственных обстоятельствах, о которых хорошо известно всем, кроме меня, дальнейшие переговоры не состоятся, – озвучив свои мысли, я скрестила руки на груди и поджала губы.
Конечно, это был чистой воды блеф. Даже представить себе не могу, каким образом я могу помочь в поимке убийцы, но, если этот субъект, по неведомым мне причинам полагает, будто мне это под силу, разубеждать его не стану. Во всяком случае, пока не выясню, что ему известно.
Креольский в ответ на мой выпад лишь усмехнулся, и жестом фокусника, извлекающего из цилиндра кролика, достал из кармана какой-то листок и помахал им в воздухе. Одного взгляда на прямоугольник бумаги оказалось достаточно, чтобы мое сердце отчаянно забухало в пятках. Конечно, это оказался злополучное свидетельство моего намерения убить шефа. Видимо, мои манипуляции с ежедневниками все-таки не укрылись от Креольского. Как всегда, винить в происходящем мне приходилось только себя!
– Скажите, Софья Семеновна, это вы написали? – тоном прокурора, зачитывающего обвинение подозреваемому, произнес Олег Павлович.
Решив вспомнить о данном мною обете молчания, я замотала головой, лихорадочно соображая, чем мне все это грозит, и как найти выход из сложившей ситуации.
Так и не дождавшись ответа, Креольский вздохнул и произнес устало:
– Вы, вы, кто же еще. Ежедневник-то точно ваш. Конечно, я мог бы использовать эту улику для того, чтобы принудить вас к сотрудничеству, но не стану. – С этими словами, мужчина взял лежащую на столе зажигалку и поджег злополучную записку.
Языки пламени проложили ровную дорожку прямо посредине листа, разделив его надвое, и коснулись пальцев Креольского. Чертыхнувшись, тот бросил бумагу в стоящую на столе пепельницу. Наблюдая, как догорает важная улика, я пыталась сообразить, что за игру затеял этот субъект. В то, что разыгранное на моих глазах огненное шоу было актом грандиозного спектакля, сомневаться не приходилось. Как-то слабо верилось в бескорыстие человека по фамилии Креольский. Может, меня и не назовешь объективной, но тот, кому «посчастливилось» знать шефа, вряд ли осудит меня за это.
– И в чем подвох? – поинтересовалась я, скрестив на груди руки, чтобы скрыть дрожь в пальцах.
– Ни в чем, – собеседник устало откинулся на спинку кресла и посмотрел мне прямо в глаза. От этого взгляда моя кожа покрылась мурашками – отделаться от ощущения, что передо мной воскресший из мертвых начальник, никак не удавалось.