Я выбрал пятую симфонию Бетховена. Человек и судьба.
Всепоглощающая сила рока и величие человеческого разума.
Как сумел композитор передать в звуках извечную людскую трагедию...
Я торопился. Болезнь не ждала, в любой момент могло наступить ухудшение. Прошло пять напряженых ночей. Я отобрал мелодии и объединил их. Было ли здесь творчество?
Не знаю, в то время я об этом не думал. Так работает ювелир: выбирает жемчужины, нанизывает их на нить, создавая ожерелье. В моих грезах это волшебное ожерелье, подобно талисману, должно было спасти человека. И я назвал его симфонией жизни.
...Глухо падают удары - рок стучится в дверь. Он беспощаден, от него никуда не денешься. Что это - черное пятно в бушующем море? Корабль. Он перенес шторм. Волны швыряют его, как игрушку. Но он выстоял, бросив вызов тяжелым ударам волн. Выстоял, потому что корабль вела железная воля капитана.
Море начинает стихать. И тут, откуда-то издалека доносится негромкий женский голос: "Ты будешь жить, капитан. Да, будешь жить". Голос приближается, крепнет. И в нем такая вера, такая высшая правда. Первая любовь и весна - цветение дервьев, возвращение перелетных птиц...
Через неделю, передавая старому хирургу ноты, я сказал: - Господин профессор, мне нужна ваша помощь. Нужно найти оркестр, который исполнит музыку, и записать ее на ленту.
К моему удивлению он охотно согласился.
- Между нами говоря, господин Мансуров, вместо одного поручения вы мне дали два. Впрочем, не будем мелочны,- он улыбнулся.
- Любой дирижер, познакомившись с нотами, скажет: привяжите к позорному столбу этого халтурщика, - предупредил я. - Ради бога, объясните ему, что у нас на то были особые соображения.
Через несколько дней Робертсон поставил на стол портативный магнитофон и сказал многозначительно: - Я сдержал слово. Очередь за вами.
Столько надежд и сомнений было связано с этой минутой, что я колебался.
- Может быть, вы передумали, господин Мансуров? - насмешливо прищурился Робертсон.
- Нет, нисколько. - Я решительно открыл магнитофон.
По нашей просьбе больного перевели в отдельную палату.
Повторные исследования показали, что его состояние не изменилось. Я включил магнитофон. Сердце у меня стучало так, что его удары слышал, по-моему, даже Робертсон, стоявший у окна, В следующее мгновение я забыл о нем. Я забыл и окапитане. Музыка захватила меня. Было такое чувство, словно со мной, простым смертным, сквозь хребты веков говорит, улыбаясь, сам Бетховен. Голоса Шопена и Грига, Чайковского и Моцарта... Голос, полный спокойной уверенности. "Ты будешь жить, капитан...". Мне казалось, их не сможет забыть даже человек, навсегда потерявший надежду.