Я слушал "Симфонию жизни" второй и третий, и четвертый раз. Слушал и Робертсон.
Я никогда не видел его таким. Выходя из палаты (его позвали к больному), он глухо сказал: - Я становлюсь наивным, господин Мансуров, - я начинаю верить. Дай бог...
Прошло два дня. Дыхание по Чейн-Стоксу сделалось почти нормальным. На третий день пульс стал ровнее.
На четвертый - больного можно было кормить. Опухоль, как показала рентгенограмма, приобрела овальную форму и заметно уменьшилась в объеме.
Правда, речь не восстановилась, взгляд по-прежнему оставался туманным. Я с нетерпением ждал, чтобы больной заговорил. Больше всего меня волновало, что он скажет, когда к нему вернется сознание. К сожалению, я так и не услышал его голос.
На семнадцатый день рентгеновский снимок ясно показал, что белое пятно исчезло. Однако болезнь не прошла бесследно.
Сознание больного было парализовано. Иногда капитан бормотал случайные, лишенные связи слова. Порой плакал. Но это меня уже не так беспокоило. Смерть удалось победитьэто главное.
К концу третьей недели больного перевели в психиатрическое отделение. А еще через месяц меня срочно вызвали, пришлось уехать.
Вчера я получил письмо из Индии. Там у меня осталось немало друзей, но конверт был надписан незнакомой рукой.
Не знал я и обратного адреса.
"Дорогой доктор Мансуров! - прочел я. - Моего имени вы можете не помнить, но я ваше имя знаю. И еще знаю, что вы отняли меня у бога загробного мира Ямы. Конечна, я не забыл и музыку - песни ангелов, которые входили в мой страшный сон. Если позволите, я хотел бы повидать вас, чтобы сказать слова признательности. Вы называли меня старым капитаном. Но у меня есть имя, которое я старался нести так, чтобы не оскорбить память предков. Ваш капитан Ромай".
Конечно, я вспомнил легенду. И на мгновение мне показалось, что все случившееся - тоже легенда. Я нажал кнопку. В комнату хлынули звуки далекий индийский оркестр играл Бетховена и Грига, Чайковского и Моцарта, всесильную "Симфонию жизни".