— Тяжелый выдался денек, долгий, да? — говорит Бекка Фишер, когда он протягивает руку за ключом.
Она довольно симпатична со своим гламуром пляжной блондинки, выдающим в ней австралийку еще до того, как она заговорит. Бекка ему вполне нравится — нравится на нее смотреть, по крайней мере, — однако он не хочет, чтобы она сделала его день еще более долгим.
— Настоящая трагедия, — продолжает она, не обращая внимания на его нетерпение. — Представить трудно, что пришлось пережить этой семье. Мы все тут в шоке. Знаете, ведь Хлоя работает здесь по субботам. Но не думаю, что я завтра ее увижу. Не то чтобы она была мне очень нужна… У меня сегодня и так уже две отмены брони было.
Харди мысленно отмечает информацию относительно Хлои, но в ответ только кивает Бекке. Он уже ставит ногу на нижнюю ступеньку лестницы, когда кто-то окликает его по имени. Он поворачивается медленно, чтобы не потерять равновесие.
Замечательно! Это тот бродячий репортер, племянник Миллер. Рядом с ним — блондинка средних лет, которая стоит с таким видом, будто готова схватить его за горло.
— Мэгги, редактор «Эха», — представляется она, протягивая ему руку.
Харди вяло пожимает ее. Мэгги подталкивает Олли, и тот говорит:
— Я совершил ошибку, выложив эту новость. Простите меня.
— За такие вещи мне следовало бы подвесить его за яйца на шпиле ратуши, — говорит Мэгги. — Все репортажи об этом теперь будут идти исключительно через меня. «Эхо» работает в сотрудничестве с полицией. Я сама поговорю с Латимерами и принесу им наши извинения.
Харди медленно щурится.
— Не путайтесь у меня под ногами, — говорит он Олли.
Похоже, на его пути к свободе появляется еще одно препятствие. Бекка Фишер следует за ним по пятам до самого конца первого пролета.
— Как вы думаете, завтра пляж будет открыт? Мне просто нужно знать, что говорить гостям.
— Я иду наверх, — говорит Харди, берясь рукой за поручень: с одной стороны, чтобы опереться, с другой — чтобы продемонстрировать твердость своих намерений.
От усилий, потраченных на то, чтобы преодолеть два пролета лестницы, Харди вспотел и запыхался.
Добравшись наконец до своего номера, он освобождает карманы пиджака: бумажник приземляется на прикроватную тумбочку и открывается на фотографии человека, лицо которого продолжает преследовать его. На снимке маленькой девочки свет падает сзади, и ее волосы похожи на ореол. Смотреть на нее больно. Тем более видеть ее всякий раз, когда он открывает бумажник. Прежде чем он успевает ослабить галстук или развязать шнурки, ноги отказывают ему, и он валится в кресло. Взгляд его упирается в оттиск на холсте с изображением скал Харбор-Клифф, висящий на дальней стене. Даже здесь не удается скрыться от этого проклятого места. Притом что в мире столько разных других пляжей…