– Носи, друже, а то мало ли, настанут холода, так и окоченеешь в своей одёже то, – с улыбкой проговорил сердобольный новгородец, похлопав Иргу по спине. – Ты теперь с нами на палубе одной, стало быть ты нам друг-товарищ, а товарищам помогать надобно.
Сейчас стоя на площади, в центре большого города, Ирга скинув купеческий подарок с плеч, да запихал его в котомку.
– Нет холодов, так побережём кафтанчик покудова, – прошептал огнищанин себе под нос, и снова взглянул на свои потрёпанные лапти. – Можа и их скинуть, да босиком? Нет, пожалуй, уж коль сами развалятся, тогда да, а покамест и так потопаем.
Тем временем огромные толпы всё стекались и стекались на городскую площадь.
– Нет, ты уж князь, послушай людей, послушай до конца, не одних нас твой посадник прибыли лишил! – с пеной у рта распинался рослый купец, тот самый, что принял у себя на корабле Иргу. – Да пусть народ новгородский тоже послушает.
Толпа притихла, но эта тишина больше напоминала затишье перед бурей.
– Мы все подати с полной руки платим, и тебе и дружине твоей, и в казну, на дороги да на постройки, на ремонт стен городских, но те подати долю составляют, а не половину всего, что мы нажили.
Ропот пробежал по купеческим рядам, видно было, что многие недовольны высокими поборами. Княжьи дружинники, заметив народное волнение, насторожились, сдвинулись в кружок, поближе к князю. Купец тем временем пригласил на помост, на который выходили все, кто держал речь, тщедушного мужичка, в потрёпанной беличьей шапке. Тот робко поднялся на деревянный настил, по совету кого-то из стоящих поблизости людей, резко стянул с головы забавный треух и начал что-то бормотать тихим жалобным голоском.
– Громче говори, а то не слыхать ничего, – проревел предводитель княжьей стражи Бора. – Не можешь сказывать внятно, так слазь с помоста, нечего у князя время отнимать.
– Слыхали, люди добрые! – заорал купец, что держал речь перед этим. – Не слышит, князь глас от люда простого.
Толпа возмущённо зашумела. Народ колыхнулся к помосту, дружинники снова приготовились к худшему, но сам Рюрик призвал их к спокойствию, и строго поглядел на Бору.
Видя, что князь не гневается на него, а напротив, даже приструнил своего человека, накричавшего на него, мужичёк осмелел. Он продолжил свою речь громким гнусавым голоском, который сам по себе вызвал у многих присутствующих улыбки.
– Не возьму в толк, толи мужик гуторит, толи баба, – выкрикнул из толпы какой-то весельчак. – У моей мамани козёл был, так он так же блеял.
Шутка молодца вызвала у многих смех, но говоривший с помоста мужик не придал этому значения, по-видимому, над его голосом насмехались уж не впервой, и он к этому привык. Он продолжил речь, и смех прекратился. Люди слушали и роптали, но казалось, что больше всех хмурился при том сам Рюрик.