— Конечно, вы правы, Рик, — перебила она меня нетерпеливо. — Но если я смогу завладеть этим дневником, она не сможет больше шантажировать меня, не так ли?
— Возможно, — усомнился я.
— Вот для чего мне нужна ваша помощь, Рик. — Она подвинулась ко мне поближе, и ее огромные глаза засветились надеждой. — Если бы вы достали этот дневник для меня, я заплатила бы, скажем, десять тысяч наличными.
— Сожалею, Нина, — взорвался я, — но я вам не слуга.
— Ладно. — Она посмотрела на меня недоверчиво. — Я дам вам пятнадцать тысяч, но это мой абсолютный предел, Рик.
— Бесполезно, — повторил я, — все равно вам не нужно так беспокоиться. Как я понял, Гарри Тайг не согласился с остальными и платить не будет. А если так, то нет нужды платить и остальным, поскольку вместо Зельды потенциальной угрозой станет Гарри.
— Не будьте так чертовски самодовольны, — холодно перебила она. — Меня не беспокоит Гарри — кто-нибудь заставит его передумать, если в доме находятся такие мужчины, как Рамон Перес и фон Альсбург. Мне нужен дневник, и я не хочу доставлять удовольствие Зельде выгрести мои денежки за него.
— Так почему вы сами не поищете его? — раздраженно заявил я. — Нина, мне трудно найти другие способы сказать вам «нет».
— Ладно. — Она сердито отвернулась от меня и направилась в глубь комнаты решительной походкой, которая сразу же потеряла все свои соблазнительные намеки. Внезапно она остановилась посреди комнаты и взглянула на меня презрительно, тело ее стало негнущимся. Нейлоновые платье и ночная рубашка выглядели так, словно были шестой и седьмой вуалью, не сброшенной по выразительному приказу султана, которому хотелось видеть своих обнаженных жен в небольшой дымке.
— Вы дурак, Холман, — свирепо крикнула она. — Бьюсь об заклад, вы собираетесь отхватить жирный кусок у Зельды за ее дешевый шантаж, но я скажу вам прямо сейчас, что вы не получите ни пенни, вы слышите меня?
— Слышу, слышу вас, Нина, — вежливо признался я, — но это ничего не значит. — Я нарочно уставился на ее острые груди, упершиеся в прозрачный нейлон. — Также и вижу вас, Нина, но это значит еще меньше.
Алая краска залила ее щеки, и в глазах у нее заблестели злобные зеленоватые искорки. Все тело Нины внезапно затрепетало, словно ее ударили.
— Вы — сукин сын, — медленно проговорила она с великой страстью. — Вы — грязный сукин сын. — Затем она выскочила из комнаты с высоко поднятой головой, хлопнув за собой дверью.
Я решил, что она, возможно, изменила строчки сценария, сделав их пригодными для своей цели. Но такой уход безусловно был в одном из ее фильмов. Изящество всегда было слабым местом Нины — я вспомнил, как она вела себя там, в Акапулько. Она всегда была необузданной.