— Этого можешь не опасаться. А теперь слушай внимательно, Амелия! Сегодняшней ночью мы должны исчезнуть отсюда. Если банкир обнаружит, что меня нет, он, чего доброго, станет чинить нам всяческие препятствия. Так что с рассветом нам нужно быть уже за пределами Нового Орлеана. Ты готова?
— Готова, Вольфрам!
— Тогда переоденься в дорогу, милая! Когда я шел мимо порта, то обратил внимание на пароход, который уже стоял под парами. Мне сказали, что он направляется в Сент-Луис. Давай на нем и уедем!
Вольфрам прошел в комнату хозяйки, которая была весьма удручена, узнав, что Амелия покидает ее навсегда. Он попытался, как умел, утешить ее и несколько раз принимался благодарить за любовь и привязанность к его невесте. Потом сел к столу и написал прощальное письмо банкиру, поблагодарил его за участие и заверил, что при первой возможности непременно вернет долг лорду Хоупу, но ни словом не обмолвился о цели своей поездки. Старуха хозяйка вызвалась утром отнести письмо Вольфрама мистеру Натану.
Покончив с этим, Вольфрам вернулся к Амелии, которая ждала его, готовая к отъезду. В скромной одежде, с дорожным узелком в руках, с нежным бледным лицом, которое теперь окрасилось легким румянцем, она была необыкновенно хороша. Вольфрам совершенно растрогался. Он поцеловал у нее руки, а на глаза ему навернулись слезы. Амелия простилась с плачущей старухой и вместе с Вольфрамом покинула гостеприимный домик на окраине города.
Ночь стояла тихая. Хорошо знакомыми улицами и переулками наши герои направились к порту. Вольфрам оказался прав: пароход был готов отвалить от пристани и взять курс на Сент-Луис. Вольфрам купил два билета до ближайшего крупного города. Амелия спустилась в каюту для дам, а Вольфрам, несмотря на ее просьбы, остался на палубе.
Вслушиваясь в плеск воды под колесами парохода, в то, как шумит среди ночного мрака могучая Миссисипи, он погрузился в размышления о настоящем и прошлом. Вспомнил свою первую любовь к Амелии, первые ее радости, путешествие в Америку, разлуку у мормонов, вспомнил свои страдания и бегство. Все, что было пережито, освещалось любовью — любовью Амелии к нему, гордому, упрямому, своенравному. Лишь теперь он мог оценить всю глубину и силу ее чувства. Он стоял на безлюдной палубе, и в его душе зрела твердая, непреклонная решимость сделать все для счастья этой женщины, которая пожертвовала ради него всем и без которой он сгинул бы в водовороте жизни. Ради нее он будет отныне трудиться, ради нее он станет теперь жить. Он готов был носить ее на руках, и — впервые за многие-многие годы — его глаза обратились к небу, а губы прошептали молитву, прося Всевышнего дать ему силы исполнить этот обет.