В общем, после осмотра позиции поручик сделал однозначный вывод: обслугу гаубиц внезапно атаковало некое подразделение, имеющее целью не столько уничтожение батареи, сколько захват личного состава. А уж когда он обнаружил в десятке метров тела погибших красноармейцев, аккуратно разложенные на траве, все и вовсе встало на свои места. Немцы искали кого-то конкретного, а всех свидетелей безжалостно уничтожали. Уцелевших после атаки и сортировки добивали контрольным выстрелом в голову, предварительно забирая документы: карманы гимнастерок оказались вывернуты у всех убитых. Единственным исключением стал комиссар, которого Гурский опознал по нашитой на рукаве звезде: его не застрелили, а закололи, пригвоздив к стволу сосны двумя трехлинеечными штыками, вбитыми прикладами на треть длины.
О том, кого именно искала немецкая штурмовая группа, ни у поручика, ни у меня сомнений не оставалось. Что ж, похоже, правы оказались именно те историки моего времени, что рассматривали версию о силовом захвате сына Сталина немецкой спецгруппой: судя по рассказанному поручиком, Яков Джугашвили в плен определенно не сдавался. И то, что он все же был захвачен немцами, вовсе не случайность. Да и на батарее, скорее всего, все же имелся предатель или немецкий агент. За ним целенаправленно охотились – и, увы, эта охота увенчалась успехом.
А мы опоздали…
Хотя, если уж честно, мы и не могли успеть. Нас опередили еще до того, как я узнал, какое сегодня число и вспомнил о витебских событиях середины июля одна тысяча девятьсот сорок первого года…
Короче, к стоянке отряда мы подходили в весьма мрачном настроении – не знаю, как поручик, но я уж точно. Вот и все, конец моим радужным надеждам на бескровную легализацию в этом времени. Теперь или партизанить по тылам – в принципе у нас это недурно (тьфу ты, набрался от Гурского словечек!) получается, – или выходить к своим, где ждет неминуемый и определенно сложный разговор с сотрудниками особого отдела. Недолгий разговор, скорее всего, поскольку ни я, ни поручик даже понятия не имеем о прошлой жизни тех, чьи имена и документы присвоили. Да и в нынешних реалиях откровенно «плаваем»: достаточно спросить любого из нас, сколько стоит булка хлеба или бутылка водки – и все, вакантное место гитлеровского диверсанта занято. Точнее, два места.
Узнав знакомую балочку, заросшую густым ивняком, Гурский коротко свистнул, имитируя какую-то неведомую мне ночную пичугу, привлекая внимание старшины. Услышав в ответ приглушенное совиное уханье, улыбнулся и уверенно потопал вперед, не опасаясь напороться на выстрел. Феклистов встречал нас с немецким автоматом в руках: