— Босиком на полу стоять нельзя, как доктор, ты должна знать это, — он встал и подошел к ней.
— Я знаю, — она повернулась, он поднял ее на руки.
— Еще не хватает, чтобы ты вернулась в Берлин с насморком, — сказал, поцеловав в губы. — И твой начальник, этот вежливый профессор де Кринис, больше не отпустит тебя в «Лейб-штандарт», так как будет убежден, что мы не проявили должного внимания и простудили доктора. Наверное, держали ее постоянно в снегу.
— Он ничего не подумает, — она улыбнулась, прислонившись головой к его плечу.
— У него думать не принято?
— Нет, почему же ты так думаешь о нем, — она слегка ущипнула его за палец. — Просто Макс обычно думает о другом. Он же психиатр. И, кстати, очень хороший психиатр, может быть, один из лучших, какие работают в настоящее время не только у нас в Европе, но и в Америке. Что же касается военных дел, — она улыбнулась, — тут для него, конечно, много неизвестного и совершенно неподходящая обстановка. Сам он только один раз выезжал со мной на фронт, и надо же было такому случиться, что именно в этот раз мы едва не угодили в окружение. Пришлось отбиваться от наступавших большевиков. Профессору пулей сбило фуражку с головы, он совершенно растерялся, а Штефан помогал ему выбираться из обвалившегося окопа. Макс сильно запачкал свой мундир, — она рассмеялась, — его ослепительно белые манжеты с изумрудными запонками стали черными, одна запонка потерялась. Это вообще была трагедия, потому что это был подарок его ненаглядной Федерики на юбилей свадьбы. Запонку так и не нашли. Ее потом пришлось заказывать ювелиру, чтобы Федерика ничего не заметила, иначе она просто не пережила бы утраты. В общем, в Берлин мы доставили профессора в совершеннейшем расстройстве, и с тех пор Вальтер Шелленберг строго запретил ему совать свой нос во все, что касается полевой хирургии, а заниматься только психическими расстройствами. Несмотря на то, что я и вся эта хирургия вместе со мной числимся по его отделению в клинике. Только общее руководство и не более. Так что я сама определяю, куда мне ехать, в какую дивизию, сколько там находиться, что делать. Я же отправляю и своих подчиненных, даю им задания и принимаю отчеты. Я — главный военный хирург, а Макс только подписывает мои распоряжения по этой части. Посмотрит на меня внимательно, глотнет своего любимого венского кофе с пенкой, затянется сигарой и спросит: «Вы так считаете, фрау Ким?». Я говорю: «Да, я так считаю, Макс». Он сделает вид, что подумает, я сделаю вид, что жду его ответа, но в конце концов возразить-то он мне не может, да и зачем? Ведь не делать же самому. Подписывает. «Делайте, фрау Ким, как считаете нужным». И я делаю. И пока все обходилось благополучно.