— Хочу ли я? Ты еще спрашиваешь!
— Только не клади меня на спину, начнется сильный кашель, он может спровоцировать кровотечение. Не забывай, я ничуть не меньше Виланда знаю, что можно, а что нельзя. Он — перестраховщик. Хотя трудно упрекнуть его в том, что он обо мне заботится. Все, только не на спину, ладно, Йохан?
— Йохан, здесь переключили от Дитриха, — за дверью послышался голос Шлетта. — Что-то срочное.
Он поднял голову.
— Меня?
— Нет, фрау Ким.
— Меня? — она пожала плечами, села на кровати.
— Мне надо одеваться. С повязкой это не быстро.
— Сейчас, подожди. Одеваться не нужно.
Он встал, застегнул китель, вышел из комнаты в сени. Она накинула на плечи полосатый плед, забралась на кровать с ногами. Он вернулся спустя минуту, неся с собой аппарат на длинном шнуре.
— Вот, — он протянул ей трубку, и только сейчас она заметила, что он снял обручальное кольцо, остался только перстень на правой руке.
— Спасибо, — она взяла трубку.
— Да, это я. Что? Из Берлина?
Она вздрогнула, испытав замешательство.
— Ну, хорошо, давайте.
Йохан поставил аппарат на пол. Лег на постель рядом, положив ноги в начищенных сапогах на спинку кровати. Она заметила, что он смотрит на нее. Они думали об одном и том же.
В трубке затрещало.
— Мама, — через мгновение Маренн услышала голос Джилл.
— Джилл, девочка моя, — она радостно улыбнулась, с сердца точно упал камень.
— Джилл, что случилось? Ты заболела?
— Нет, мама, я здорова…
— Ну, хорошо.
Йохан закурил сигарету, потом взял с тумбочки открытую бутылку коньяка Хенесси, отпил из горлышка. Проведя пальцами по ее спине, сдернул с Маренн плед.
— Мама, я сижу на Беркаерштрассе, чтобы получить возможность поговорить с тобой, — продолжала Джилл взволнованно. — Жду, пока дадут связь. И то мне помог бригадефюрер, а то меня близко бы никто не пустил.
— А в чем дело, дорогая?
— Мама, тут что-то происходит, я ничего не понимаю.
— Что происходит?
— Ко мне на Беркаерштрассе все время приезжает штурмбаннфюрер Менгесгаузен.
— Зачем? Он за тобой ухаживает? — Маренн улыбнулась.
— За мной? Что ты! Я никому не позволяю за собой ухаживать. Я люблю Ральфа и все.
— Ты у меня умная, серьезная девочка. Тогда что?
— Он привозит из фюрербункера какие-то карточки в конвертах, — сообщила Джилл. — От фрейляйн Браун. Их уже скопилась тьма-тьмущая, я не знаю, куда их девать. У меня и так много бумаг. Даже бригадефюрер спросил, что это за корреспонденция и почему Менгесгаузен все время бегает туда-сюда. Я ответила, что это пишут маме. Он спрашивает: фюрер? Я говорю, нет, фрейляйн Браун. А что пишут, я не пойму. «Он ей сказал, что все, она ждала, но он не пришел, она плакала, звонила ему. Он не пришел опять, он с ней порвал, она опять плачет». И так в каждом конверте. Я в полном замешательстве, что мне со всем этим делать. А Гарри ждет ответа. Приезжает, спрашивает, есть ответ или нет. А я его спрашиваю, ты от кого ответа ждешь, от меня? Может, мне кто-то объяснит, что все это значит?