Сталин требовал больше танков и самолетов, больше снарядов и бомб, больше орудий и больше пехоты, рассчитывая, что это уменьшит потери в людях. Но, на самом деле, массовое и бестолковое применение боевой техники могло только увеличить, а не уменьшить потери в живой силе. На практике мы забросали немцев не шапками, а танками, самолетами, артиллерийскими орудиями, но прежде всего – трупами солдат и офицеров.
Иосиф Виссарионович не склонен был драматизировать неудачи Красной армии в финской войне. И выступление 17 апреля 1940 года завершил на оптимистической ноте: «Наша армия, как бы вы ее ни хвалили, и я ее люблю не меньше, чем вы, но все-таки она молодая армия, необстрелянная. У нее техники много, у нее веры в свои силы много, даже больше, чем нужно. Наша современная Красная армия обстрелялась на полях Финляндии – вот ее первое крещение. Что тут выявилось? То, что наши люди – это новые люди. Несмотря на все их недостатки, очень быстро, в течение каких-либо полутора месяцев, преобразовались, стали другими, и наша армия вышла из этой войны почти что вполне современной армией, но кое-чего еще не хватает. Наша армия стала крепкими обеими ногами на рельсы новой, настоящей советской современной армии. В этом главный плюс того опыта, который мы усвоили на полях Финляндии, дав нашей армии обстреляться хорошо, чтобы учесть этот опыт. Хорошо, что наша армия имела возможность получить этот опыт не у германской авиации, а в Финляндии, с божьей помощью. Но что наша армия уже не та, которая была в ноябре прошлого года, и командный состав другой, и бойцы другие, в этом не может быть никакого сомнения».
Очень скоро Сталин решил, что не Красной армии стоит бояться вермахта, а, наоборот, немцам следует с опаской смотреть на восточного соседа. Маршал Жуков, занимавший перед войной пост начальника Генштаба, свидетельствует, что в феврале 41-го, еще до начала массовой переброски германских войск на Восток, «однажды в ответ на мой доклад о том, что немцы усилили свою воздушную, агентурную и наземную разведку, И.В. Сталин сказал:
– Они боятся нас. По секрету скажу вам, наш посол имел серьезный разговор лично с Гитлером, и тот ему конфиденциально сообщил:
– Не волнуйтесь, пожалуйста, когда будете получать сведения о концентрации наших войск в Польше. Наши войска будут проходить большую переподготовку для особо важных задач на Западе». /
И позднее германский посол в СССР В. фон Шуленбург информировал Кремль в том же духе, не зная, что передает чистой воды «дезу». 5 мая 1941 года он встретился в Москве с советским послом в Германии В. Г. Деканозовым. За неделю до этого Шуленбург виделся с Гитлером и теперь познакомил своего советского коллегу со взглядами фюрера на состояние советско-германских отношений. Гитлер, в частности, был недоволен, что СССР пытается распространить свое влияние на Балканы и даже заключил договор с Югославией в самый канун германского нападения на эту страну. Как записал Деканозов в дневнике, «Шуленбург в своей беседе с Гитлером заявил, что слухи о предстоящем военном конфликте Советского Союза с Германией, которые, начиная с января этого года, так усиленно циркулируют в Берлине и в Германии вообще и о которых рассказывают проезжающие через Москву немцы, конечно, затрудняют его, Шуленбурга, работу в Москве. На его заявление Гитлер ему ответил. что он в силу упомянутых действий Советского правительства вынужден был провести мероприятия предосторожности на восточной границе Германии. Его, Гитлера, жизненный опыт научил быть очень осторожным, а события последних лет сделали его еще более осторожным».