Ольга замолчала, перевела дыхание.
— Если бы не он, — кивнула она на Эдуарда, — я, может, и не уехала бы. А теперь все. Отступать некуда. Или менты посадят, или его дружки пришьют. Видишь, Саша, какая я дрянь — и тебя подставила, и Свету, и себя. Прости меня, Сашенька, если сможешь.
— Да черт с ним. Не нужно тебе никуда уезжать. Ну подумай сама, Оля. Куда ты поедешь, зачем? — Я снова шагнул к ней.
— Нет, Саша, — отступила она назад. — Я уже все решила. Помоги мне еще раз. Пока они будут с тобой разбираться, я скроюсь. Ты не бойся, Сашенька, я напишу ментам и объясню, что одна во всем виновата. Все, прости и прощай, Саша.
Она ушла. Я остался.
Я слышал, как Оля заперла дверь снаружи. Я знал, что не смогу ее удержать. Все мои слова не имели значения. Потому что она так решила. И все тут. И точка. Это — Ольга. В тот момент я готов был все взять на себя, лишь бы она не пострадала. Я не представлял ее в клетке. Я не хотел, чтобы она уходила. Не хотел разлучаться даже на миг. Мне всегда трудно расставаться с людьми, к которым я привыкаю. Наверное, потому, что я очень долго схожусь с людьми и ценю эту близость. Близость с Ольгой в тот момент я ценил больше всего на свете. Но нам, видимо, не суждено быть вместе. Она поняла это раньше меня. А я… Мне ее не хватало. Столько осталось недосказанным. Да все главное!
Я плохо помню, что было дальше. Словно провал в памяти. Кажется, я кинулся к окну, чтобы увидеть ее еще раз, прокричать те слова, которые должен был сказать раньше, которые люди всегда оставляют на потом, не подозревая, что это «потом» никогда не наступит. Я видел, как она нырнула в машину и рванула ее с места. Затем я, кажется, звонил или пытался открыть дверь? Я не знал, мертв ли Эдуард, впрочем, это — да простит он меня — в тот момент не сильно волновало. Да. Я попытался открыть дверь, беспокоясь, что врачи не смогут попасть в квартиру и возникнет глупая ситуация. Меня тогда волновала глупость ситуации!
А потом появился Слащавый. За ним — люди в камуфляже. И врачи. Откуда они взялись все сразу? Эдуарда унесли на носилках, и я еще удивился, что его не засунули в пластиковый пакет, как это показывают по телевизору. И я отвечал на какие-то вопросы, мои руки оказались в наручниках, я что-то говорил, объяснял, а мой мозг сверлила только одна мысль — где Ольга, что с ней?
Утром меня вызвал на допрос следователь, походивший своим круглым усатым лицом на довольного жизнью кота. Он благосклонно — во всяком случае, мне хотелось так думать — кивнул на стул и, показав на лежащий на столе предмет, спросил: