«Правила?»
– Моя дочь бывает очень… импульсивной, и в прошлом мужчины пользовались этим, чтобы подобраться ко мне. Или просто использовали ее.
– Поверьте, сэр…
Сенатор поднял ладонь:
– Я вас ни в чем не обвиняю.
Однако впечатление создалось именно такое.
– Тем не менее я вынужден настаивать на том, что, пока вы остаетесь в моем доме, моя дочь для вас запретна.
Ну что ж, прямее не бывает.
– Конечно, – ответил Колин, не уверенный, обижаться ему, смеяться или пожалеть сенатора. – Я здесь только для работы над договором.
– Что ж, – кивнул сенатор, – тогда приступим к делу.
После долгого дня многообещающей совместной работы с сенатором и ужина с ним и несколькими друзьями Колин нашел тихий темный уголок у бассейна, чтобы отдохнуть. Из особняка его не было видно. Только здесь Колин чувствовал себя в одиночестве. А это было ему необходимо. Вытянувшись на шезлонге, он смотрел в ясное небо, полное звезд, и потягивал лучший виски сенатора.
Зазвонил телефон, и, к своему удивлению, он увидел на дисплее номер своей сестры. В Лондоне было 5.30 утра.
– Ты рано проснулась, – сказал он вместо приветствия.
– У мамы тяжелая ночь, – ответила она, – так что я не спала, смотрела телевизор. Вот и решила проверить, как ты там.
– М-м-м… Интересно.
Он рассказал сестре про предупреждение сенатора, и сначала она решила, что Колин шутит.
– Чистая правда! – поклялся он.
– Ее отец действительно сказал, что она под запретом?
– Именно так и сказал.
– Невероятная бестактность!
– Очевидно, у меня есть определенная репутация.
Колин не мог не признать, что огненно-рыжие волосы Ровены и ее выразительные изумрудные глаза в других обстоятельствах вызвали бы у него интерес. И немалый. Но он вполне мог держать себя в руках при красивой женщине.
– Может, тебе стоит вернуться домой, – сказала Мэтти.
Она имела в виду Лондон. Однако, хотя Колин почти весь период восстановления провел там, это место было для него домом не больше, чем в детстве. Его домом была частная школа-интернат, а затем та страна, в которой располагался его полк.
– Ты столько пережил, и раны все еще заживают, – настаивала Матильда.
Старше на двенадцать лет, она всегда была ему больше матерью, чем сестрой. И еще больше после аварии.
Конечно, ему повезло выжить, но не стоило зацикливаться на прошлом. Самые страшные раны затянулись, и ему нужно продолжать жить. Разумеется, забыть все полностью невозможно, да Колин и не хотел бы этого. Он гордился службой и честью защищать свою страну. В глубине души он навсегда останется воином.
– Знаю, ты делаешь это ради семьи, – продолжила Матильда, – но политика? Колин, это… недостойно тебя.