На мгновение он смутился, слова ему польстили, но затем он явно вспомнил о шрамах и поврежденном глазе, тогда на его лице явственно проступила обида – как будто она посмеялась над его испорченной, по крайней мере в собственных глазах, красотой.
– Я помню вас с детства, – мягко произнесла она, когда он дернулся и попытался отстраниться. Но она только придвинулась ближе, посмотрела ему прямо в глаза и заговорила серьезно: – Рич и Джек тогда переходили из Итона в Оксфорд, а вы были гордым, высокомерным и греховно прекрасным юношей. Вы получили чин и щеголяли в своем алом мундире, и школьницы вроде меня замирали от восторга, теряя остатки разума. С моей точки зрения, вы сейчас намного красивей и куда менее самодовольны.
– В таком случае разум к вам до сих пор не вернулся. – Он изрек это так, словно считал недопустимым ее признание в страстно-благоговейной детской влюбленности в него, тем более что она и видела-то его всего пару раз, да и то в моменты работы над домашними заданиями.
– Лорд Калверкоум, я уже не девочка-школьница, которую легко очаровать дерзкими манерами и всезнающим взглядом, – чопорно сообщила она, хотя в глубине души совсем не была в этом уверена.
– Если вы положили на меня глаз, когда я только окончил школу, то едва ли мой взгляд был таким всезнающим, как вам в то время казалось, – ответствовал он и этим снова ее обезоружил.
– Вы в любом случае знали больше меня, – подчеркнула Персефона.
Об этом можно было говорить вполне уверенно, ибо Алекс с Джеком были одного возраста, а значит, граф на восемь лет ее старше.
– Хоть вы этого и не признавали.
– В то время не признавала, – согласилась она.
– Как и сейчас, – спокойно произнес он.
Что ж, она сама вырыла себе эту яму, так что нечего винить его за удачный выпад.
– С тех пор как мы обратили внимание друг на друга, прошло девять или десять лет, лорд Калверкоум. Я за это время многому научилась.
– В таком случае вы наверняка подготовились и к покорению вершин светского общества. Полагаю, опытная девушка с тремя, если не четырьмя сезонами за плечами, но по-прежнему незамужняя, должна произвести фурор, – высказал он свое наблюдение.
Но Персефона не собиралась признавать данный напрашивающийся вывод, который раньше слышала лишь от своих немногочисленных светских врагов.
Она понимала: граф намеренно воспользовался ее вспыльчивостью, чтобы установить дистанцию, но для нее это оказалось намного больнее, чем она предполагала. Он коварно ухватился за возмутительную мысль, что она могла бы значительно улучшить свое положение просто респектабельной молодой леди удачным браком. Еще и напомнил, что, если она так и будет отказываться выходить замуж, светское общество однажды начнет высмеивать ее за все: за красоту, за родовитость и за удобное положение сестры и дочери. За такие слова он точно заслуживал пощечины, но она не желала поддаваться на провокацию и только отпрянула.