– А по-моему, мы не были наедине. Разве не так? Когда днем ты держался от меня подальше и одаривал знаками внимания Корисанду, я каждую секунду ощущала присутствие Джека. И в ту ночь тоже. Мне казалось, он где-то рядом и, как возмущенная дуэнья, пышет негодованием. Хуже, чем в любом кошмаре! Неужели мы позволим ему заочно управлять нашей жизнью? Он заставляет нас терпеливо ждать дня свадьбы, но сам-то он точно не разлучался с Джессикой до бракосочетания. Какое мерзкое лицемерие с его стороны! Сомневаюсь, была ли хоть одна ночь у них порознь за те недели, что мама с леди Пэндл организовывали им свадьбу. Несчастные родственники приложили столько усилий, чтобы никто не узнал о герцоге Деттингеме самое страшное: еще до свадьбы ночи напролет он занимался любовью со своей будущей женой. И теперь Джек настаивает, чтобы мы поступали совершенно противоположно и до самой свадьбы светски раскланивались друг с другом, как будто едва знакомы.
– Он не мог знать, что мы будем так отчаянно вожделеть друг друга, а невозможность близости доведет нас до края отчаяния, – попытался Алекс оправдать друга, но не слишком убедительно. Он снова отвел глаза: приходилось мириться с несколькими неделями ожидания, прежде чем они поженятся и смогут законно лечь в постель.
– А он оказался таким прозорливым! Он же понимал: если у нас случится близость, о которой мы так стараемся не говорить, то наверняка ты сделаешь мне предложение, – категорично заявила Персефона. Отчего же так влечет в его объятия, если она сама не понимает до сих пор, что к нему чувствует?
– Возможно, он вообще о таком не думал. Наверное, нам действительно стоило узнать друг друга получше, прежде чем бросаться в водоворот любви, – пробормотал он, словно безнадежно пытался найти положительную сторону ситуации.
– А я полагала, вы – повеса, милорд. Во всяком случае, были им до того, как вернулись из армии и решили держаться подальше от всех прочих смертных, – строго сказала она и сама удивилась своим словам, вдруг осознав, что, скорее всего, ревнует своего будущего мужа к прошлым распутным безумствам, приписываемым ему молвой.
– Я был им, – ответил он и окинул ее соответствующим взглядом.
Персефону тут же пронзила дрожь: его глаза горели такой грешной страстью и плотским томлением, словно его внутренний повеса еще с той июньской ночи у озера отчаянно рвался с привязи – рвался как напряженный до предела зверь, рычал, лязгал зубами и бесновался от яростного желания овладеть ею. Настоящий же Алекс удерживал его в узде только гигантским усилием воли из-за собственных понятий о чести и данного Джеку обещания.