Заноза сам ответил на собственные вопросы, но не знал этого. И что лучше, показать ему то, чего он не видит, или дать время, чтобы разобраться? За без малого столетие он так ничего и не понял, поймет ли когда-нибудь?
Вопрос не в этом, вопрос в том, надо ли ему понимать?
Со временем вампиры теряют способность испытывать эмоции. Хасан помнил, как его ратун, Омар, рассказывал об этом. Душа, запертая в мертвом теле, мается бездельем, ни в чем не находя удовлетворения, ощущая лишь скуку и тщету не-бытия. Стремление почувствовать хоть что-нибудь, заставляет старых вампиров считать подарком даже приступы голода, а за возможность вернуть настоящие чувства они готовы платить самую высокую цену.
Взять эту цену, однако, некому. Вампиры, умеющие пробуждать эмоции, возвращать к жизни то, что умерло и не может возродиться — редкость, еще большая, чем по-настоящему старые мертвецы. На всех не хватит, сколько ни заплати. Омар говорил, что способность эта доступна любому, кто наделен дайнами убеждения, нужно лишь не лениться, не останавливаться на самых началах владения дайнами, постичь их подлинную суть. Омар считал дайны убеждения самыми сильными и опасными из всех даров, что духи преподносят вампирам. Дайны принуждения, вроде бы родственные им, ограничены возрастом крови. Дайны убеждения дают безграничную власть.
Если научишься ими пользоваться.
Но даже в извращенной и противоестественной части мироздания, отведенной для нежити, существуют свои законы, свой механизм сохранения равновесия. И в соответствии с этим механизмом, дайны убеждения достаются самым несчастным и жалким из мертвецов, тем, кто находит удовлетворительным существование в качестве домашних любимцев, избалованных детей, игрушек для своих ратунов. Тем, кто ничего не ищет, ни к чему не стремится, и даже не помышляет о власти большей, чем есть у красивых женщин или дорогих вещей.
Лиэн Арса, старый, сумасшедший, скучающий ратун Занозы всего лишь захотел новую игрушку. Что-нибудь необычное, способное развлечь на какое-то время. А Заноза при жизни одевался в приличную одежду, не носил столько сережек и, наверняка, не подводил глаза. Без предупреждающей окраски он выглядел безобидно, и легко вообразить себе изумление старого мертвеца, получившего удар рапирой от мальчика из мейсенского фарфора.
Сразу не задалось? Да нет, как раз наоборот. Изумление могло быть первым чувством, испытанным беднягой за десятки лет, если не за столетия. Неудивительно, что Заноза получил афат тут же, не сходя с места.
А его ратун приобрел себе огненную рубашку. Оказался в невыносимых обстоятельствах, если переводить с поэтичного турецкого на скучный английский. Старый извращенец получил больше чем хотел, больше, чем мог вообразить. Даже теперь Заноза способен доверять и быть верным, даже теперь умеет любить. Не трудно представить, каким он был, когда достался Арсе. Доверие, преданность, любовь, душа, не изломанная сумасшествием, разум, не заблудившийся в лабиринтах парадоксов. Кто бы устоял перед такой драгоценностью, если и сейчас Занозе сложно не верить и еще сложнее — не любить его.