Немецкий унтер-офицер, взятый в плен в первый же час разведки боем, показал на допросе у Бугрина:
— Большое наступление вы начнете дня через два и будете прорывать нашу оборону огромными силами. Потом ринетесь на Берлин. Дней через семь подойдете к Берлину, а дней через пятнадцать война кончится.
— Кто тебе это сказал? — спросил его Бугрин.
— Солдаты так говорят, — ответил пленный.
— И офицеры?
— Офицеры помалкивают.
— А генералы?
— Генералы… Наш генерал очень сильно ругается и проклинает вас.
— Вот как, даже проклинает. За что же?
— Вам счастье, у вас много войск.
— Значит, надо складывать оружие и сдаваться.
— Фюрер приказал сражаться до конца.
— Это совпадает с желанием немецких солдат?
— Мы не имеем права думать об этом. Мы — солдаты. Солдату после поражения лучше умереть, чем жить. Так говорит нам доктор Геббельс.
— Вот в чем они вас убеждают. И вы согласны?
Унтер-офицер только поморщился.
— Все ясно, отправьте его в тыл, — приказал Бугрин.
Пленного увели, и Бугрин задумался. Перед фронтом нашей армии передний край обороны врага сплошь заминирован и опутан проволокой. Здесь, на Зееловских высотах, у немцев сосредоточено свыше двух тысяч орудий — семьдесят стволов на километр фронта. А сколько пулеметов в дотах и дзотах… И конечно, будут еще неожиданности.
Бугрин решил остаться на своем наблюдательном пункте до утра. Какая в этом нужда ночью? Темно, хоть глаз выколи. Однако Бугрину было важно не только видеть, но и слышать, по звукам разгадывать, как ведет себя противник. Зная, что полностью скрыть подготовку большого наступления невозможно, он тревожился: противник может обмануть, уйти, сменить засеченные нашими наблюдателями огневые точки, и тогда артиллерийский удар огромной силы будет нанесен даром, впустую, что вынудит все начинать сначала на другом рубеже. И потери, потери людьми, с которыми он пришел сюда от берегов Волги!
Не доверяя звукоуловителям, генерал Бугрин напрягал слух, он готов был приложить ухо к земле — разгадать, почему притаился противник, почему не слышно никакого шума, признаков перегруппировки сил. Ведь теперь ему совершенно ясно, что главный удар будет нанесен именно с плацдарма, и конечно, на участке, где уже прорвана первая линия обороны. Чем объяснить хладнокровие немецких генералов? Или им уже стало известно о подготовке нескольких ударов на различных направлениях и они, не зная, куда бросить главные силы, оцепенели в нерешимости? Оцепенели или не хотят показать свою нервозность?
— Противник ведет себя тихо. У него тихое помешательство, — шутя сказал Бугрин по телефону командующему фронтом. А в душе жила тревога: по всему видно, армия будет действовать на главном направлении; чем черт не шутит, вдруг она запнется на первых же шагах, и тогда…