— Что так? — спросила Татьяна Васильевна уже смягченным голосом.
— Вот пришли сказать Максимычу: рушится наше артельное дело. Стыдно у него помощи просить. Третьяковский участок мы ему не уступили, костили его на чем свет стоит, а золота дать не можем — вода душит. Пришли поговорить — вредительство вокруг нашего участка началось…
— Не пойму я тебя, Архиповна!
— Чего тут не понимать! — вступила в разговор Котова. — Позавчера ночью наши пески ополовинили, а сегодня воду в шурф направили. От зависти вредят, думают, что если третьяковский участок нам отдали, так у нас золота греби ковшами… Я не уверена, будет ли что и этих песках завтра, и не знаю, чем я буду кормить ребятишек послезавтра…
— Приходи ко мне, поделюсь ради детей, чем могу, — от всего сердца предложила Татьяна Васильевна, уловив неожиданный поворот дела.
— Да разве в этом дело… — Поверив в доброту сердца жены парторга, Котова заплакала.
— Прости нас, Васильевна, — сказала бабка Ковалиха, — не с этого надо было начинать разговор… Уступило нам государство третьяковский участок — это хорошо. Но ведь старатели — народ жадный. Увидели они, что женская артель взялась за этот участок, и налетели, как воронье. Со всех сторон ведут шурфы и штольни под наш бугор. Кто воровски, кто в открытую. И начался беспорядок… Откровенно тебе скажу: думала я со своей артелью показать себя на третьяковских шурфах и убедить государство, что мы, бабы, правы. А сунулись — и провал. Он, этот костлявый жима, Третьяков, — пусть отольются ему наши слезки на том свете — богатые-то пески перед своей смертью нарочно затопил, к ним не подступишься. Надо бугор сносить. Это нам, бабьей артели, не под силу. А тут еще вредительства. Сегодня ночью кто-то обвал сделал в нашем шурфе…
— Кто же это решился пакостить теперь, когда у людей горячая пора? — с искренней жалостью в голосе посочувствовала Татьяна Васильевна.
— Кто… Есть кому, Васильевна.. Из тайги приходят, — сказала бабка Ковалиха, не подозревая, что эти слова напомнят Татьяне Васильевне о том, что она старалась забыть. — Еще зимой, сказывают, к Пимщикову наведывались. Да и Семка Корноухий, он хоть и скрылся, а из нашей тайги нипочем не уйдет.
Татьяна Васильевна уперлась глазами в пол и сухо ответила:
— Вот уж не знаю, как быть. — И, не поднимая глаз, так же сухо посоветовала: — Об этом надо с Фролом потолковать… Приходите вечером…
Привязав узелок с продуктами к поясу, она заспешила к выходу. Ее очень смутил разговор о Семке. Ей вдруг показалось, что они знают, как она собиралась послать гостинцы в тайгу с Семкой, который уверял ее, что там скрывается Василий.