— Давали?… А дома считают, что ты пропал без вести…
— Тяжело это слышать. Но что я мог сделать?..
Миша опять скрылся. Полковой шеф-повар Тиграсян велел ему зайти к начпроду за свежими огурцами. Долго искал Миша начпрода, зато принес огурцов. Уж больно хорошо пахнут свежие огурцы! Их аромат сразу заполнил блиндаж, притупив больничный запах, который принес с собой из госпиталя лейтенант.
— Ладно, довольно тебе бегать, — сказал Максим ординарцу, видя, что тот опять собрался куда-то. — Под твои огурчики мы еще по одной выпьем — и спать.
— Нельзя мне больше, Максим. Желудок больной, — отказался Василий.
— Ну как знаешь, приневоливать не буду, — сказал Максим, опрокидывая чарку.
Наступила неловкая пауза. Братья, видимо, уже сказали друг другу все, что можно сказать в первые минуты после длительной разлуки. Молча они разглядывали друг друга. Максим с хрустом жевал огурцы, а Василий, положив руку на стол, поднимая то один, то другой палец, постукивая ими. Затянувшееся молчание тяготило Мишу. Он нашел повод нарушить его:
— Шинелька-то у вас, товарищ лейтенант, солдатская и будто только сейчас из вошебойки.
— В госпитале, в дезкамере чуть не спалили.
— И ремень, вижу, покоробило.
— Ремень по ошибке в кармане оставил.
— Как же это вы сплошали?
Максим усмехнулся, глаза его ожили, и Миша понял это как одобрение своих действий: дескать, правильно, Миша, продолжай в том же духе, от себя предлагай брату и шинель, и ремень, и сапоги, чтобы он не заподозрил, что это старший брат взял его под мелочную опеку.
Максим перевел взгляд на ноги лейтенанта, давая Мише знак, чтобы он обратил внимание на его сапоги с кирзовыми голенищами: одно из них было разрезано до самого задника и через край зашито толстой дратвой.
— Сапоги-то у вас, товарищ лейтенант, не первый сорт. Может, обменяем?
Василий с болезненной гримасой перекинул ногу на ногу.
— Зачем?
— Голенище-то вон как разрезано.
— Это санитар размахнулся.
Тут же Василий начал рассказывать, обращаясь не столько к Мише, сколько к старшему брату, как он в самый последний момент перед выходом на соединение с частями Красной Армии был ранен в ногу. Рассказывая, Василий свернул самокрутку и жадно затянулся.
— Водку не пьешь, а куришь. Это еще хуже, — как бы невзначай заметил Максим.
— Нервы шалят. Не могу бросить.
— Когда будешь писать домой, не жалуйся, пожалуйста, на нервы. Наоборот, пиши: окреп, закалился, чувствую себя бодро. Так-то будет лучше. Стариков надо беречь.
— Хорошо. Это ты верно говоришь, — согласился Василий.
— Послушай, может быть, тебя сразу оформить в долгосрочный — и домой, к отцу?