— Подумаю, Архиповна, посоветуюсь с товарищами, — ответил Фрол Максимович. — Только как-то нехорошо получается.
— Почему нехорошо?
— Почему… Один участок не тронь, другой не тронь, где же тогда большому развороту место найти?
— Значит, для этого ты и созываешь партийцев и беспартийных?
— Для этого, Архиповна…
Бабка Ковалиха встала и, тяжело переставляя свои грузные ноги, молча вышла из кабинета.
Фрол Максимович посмотрел ей вслед. Старые песни. Старатели ковыряются на своих участках как попало, по-дедовски: где богато, там и ройся. Ковырнул лопатой, выпало счастье — пей, гуляй неделю, месяц, год. Старатель — тот же картежник: идет и не знает, проиграет или выиграет. И долго ли будет продолжаться эта картежная игра?
Об этом и решил поговорить на открытом партийном собрании Фрол Максимович, а затем поделиться своими мыслями на бюро райкома партии.
2
После открытого собрания Семка Михеев, по прозвищу Корноухий, не мог найти себе места. Это был маленький мужичок с круглыми мышиными глазками. Прозвище дали ему справедливое: у Корноухого и в самом деле не было одного уха. Как-то, еще до войны, в трескучий мороз он напился до потери сознания и пошел колобродить по Громатухе. С пьяных глаз Семка ввязался в драку, и в драке ему отшибли отмороженное ухо.
Жил Корноухий в маленькой избушке на закрайке густого пихтача. Летом промывал песок, работал как старатель, а зимой от нечего делать разносил почту. И привык к такой жизни. И вдруг все рушится: парторг сказал, что весной широкие площади будут разрабатываться открытым способом.
Что теперь делать?
Сразу же после собрания кто-то сунул Семке в руки письмо — жалобу в райком партии на парторга, который якобы вздумал закрыть золотоскупку. Семка целую ночь бегал по старательскому поселку, собирал подписи и утром чуть свет отправил это письмо в район.
Тревожился Семка не зря. Если так дело пойдет, то могут его, Семку, заставить работать и зимой или, того хуже, отрежут участок с богатыми песками, известный только ему одному, под государственные разработки. Тогда оставайся на подножном корму. Правда, еще до собрания богомол Пимщиков, проповедующий среди старух библейские писания, внушил ему, что никто не посмеет наложить руку на Семкины пески, если он, Семка, будет слушать и делать то, что говорят старшие: «Приисковое дело на старателях держится, и Корюков не в силах поколебать эту основу». Но вот парторг уже замахнулся…
Так три дня терзался Семка, не зная, что делать. А тут еще повестку под расписку вручили — на лесозаготовки мобилизуют. Наконец из райкома пришла телефонограмма: