«Громатуха, Корюкову. Прекратить митинговщину. Явитесь с докладом о работе среди старателей. Райкомпарт».
— Ну, туго придется Корюкову, дадут ему за нас по шее! — возвестил Семка, прибегая к Пимщикову, который жил тоже на отшибе в доме с забитыми окнами.
Дом был срублен давным-давно из толстых сосновых бревен, но до войны в нем никто не жил, потому что под домом, как говорили старожилы, еще до прихода сюда советской власти был похоронен священник с Никольского прииска. Однако Пимщиков не побоялся жить на могиле священника и теперь принимает тут старух богомолок.
— Надо еще старухам шепнуть про то, как парторг собирался насильно золото у всех забрать, — передохнув, посоветовал Семка.
Пимщиков покосился на него, посучил в щепотке конец черной и широкой, во всю грудь, бороды и не торопясь молвил:
— Шумишь, Семен, много шумишь, а дело свое забываешь.
— Какое дело?
— Про сына Фрола, про Василия, разговор глохнет. Надобно перед тем, как в лесосеку тебя угонят, к Татьяне Васильевне сходить, посылочку у нее для сына попросить, в тайгу…
— Не разговаривает она со мной. Не выйдет из этого ничего…
— Не выйдет… — Пимщиков открыл стол и показал на толстую книгу в кожаном переплете. — В священном писании сказано: от родной крови отрекаться грешно.
— Вот дай мне эту книгу, я покажу ей такие слова, тогда что-нибудь получится, — сказал Семка, протягивая руки к открытому столу.
Пимщиков резко оттолкнул его и закрыл стол. Семка набрался храбрости возразить:
— Тогда мне не с чем к ней идти…
— Делай, как велено, и молчи, — уже тоном приказа осадил его Пимщиков. И этот тон еще больше возмутил Семку. Язык зудился сказать Пимщикову такое, чтобы этот хитрый богомол понял, что за ним он, Семка, следит не первый день.
Пимщиков приехал на Громатуху в прошлом году, осенью, откуда-то из тех районов Центральной России, куда подходили немцы. Там будто похоронил он всех своих родных и близких, потому что городок, в котором жил, целый месяц обстреливали пушки и самолеты. Сюда, в тайгу, Пимщиков приехал с надеждой найти кого-то из дальних родственников, переселенных в эти края еще в тридцатые годы. На руках у него была пенсионная книжка, но он не очень-то нуждался в пенсии, потому что здешнюю тайгу и золотопромышленное дело знал хорошо.
Недавно Семка подсмотрел, что к Пимщикову из тайги приходит его сын Андрейка, дезертир, а люди болтают, будто это сын парторга Василий Корюков хоронится в лесу.
И, вспомнив сейчас обо всем этом, Семка сказал:
— А вдруг придет такая бумага: Василий убит или, еще хуже, жив и скоро вернется домой? Куда же тогда Андрейке деваться? Ведь тогда за ним все бросятся в облаву…