— Как думаешь, я фантазер, — пробормотал чуть позднее Дэвид, — если надеюсь, что вы с Розалинд все-таки найдете общий язык? Вы будете нужны друг другу, когда дела пойдут под откос.
— Ты же знаешь, это не мое решение, — ответила Лиза.
— Да, пожалуй, так, — вздохнул он. — Она очень тяжело восприняла. Очень тяжело.
Поскольку в этом только и было хорошего, что Дэвид об этом помнил, Лиза сказала:
— Думаю, Майлзу тоже будет нелегко.
— М-м-м, наверное. Когда, говоришь, мы с ним встречаемся?
— В четверг. В ежедневнике записано.
Подавив очередной зевок, Дэвид закрыл глаза и опять прислонился головой к голове Лизы.
— Я хочу еще кое о чем с тобой поговорить, — сказал он, — но ни черта не помню, о чем.
Прошло еще несколько долгих минут. Потом, сходив за блокнотом, Дэвид вернулся в комнату и показал Лизе запись, которую сделал за день до этого.
— Нам нужно поговорить об этом, — сказал он.
Когда Лиза прочла, что он написал, ей стало дурно.
— Нет, — прошептала она, поднимая взгляд на Дэвида. — Ты шутишь.
По суровому лицу мужа она поняла, что весельем тут не пахнет, но, когда он сел и приготовился к обсуждению, она вскочила на ноги и вышла из комнаты. Сдавленно всхлипывая, Лиза думала о том, какой наивной она была, полагая, что дела у них — хуже не придумаешь. Ведь, с ее точки зрения, Дэвид это только что придумал.
— Представляешь ли ты, как мне плохо уже оттого, что я здесь? — хлюпала носом Лиза, вытирая глаза скомканной салфеткой. — Я знаю, мне не следовало приходить, но я должна поговорить с кем-нибудь, а Эми так скоро уезжает... Кроме тебя, мне никто не пришел на ум.
— Полагаю, я должен чувствовать себя польщенным, — сухо ответил Тони, забирая промокшую салфетку и заменяя ее новой. — Но тебе не такой ответ хотелось услышать. — Не спуская с Лизы серьезного взгляда, Тони продолжал слушать все, что она ему говорила, а люди на стоянке за окном тем временем сновали туда-сюда между своими машинами и придорожной станцией обслуживания.
— Бедняга, — пробормотал он, — он, наверное, совершенно раздавлен.
— Это кошмар, — сказала Лиза дрожащим гнусавым голосом и снова высморкалась. Она по-прежнему сомневалась, правильно ли поступала, что плакалась Тони. Правда, он не знал Дэвида, и, следовательно, это меньше походило на предательство, чем если бы она пошла к матери или к кому-то из друзей. Ей не нужна была их жалость или постоянные телефонные звонки с вопросами, как дела у Дэвида и как она справляется. От этого ей было бы только тяжелее. Тони другой. Каким бы своенравным и непредсказуемым он ни становился временами, в критические моменты ему не было равных. Он всегда знал, когда надо подстегнуть человека, а когда морально поддержать.