— Да, Джонни, камень! Если бы ты знал, как иные мучаются от камня, а единственное средство, которым располагаем мы, медики, чтобы избавить от него страждущего, — это хирургическое вмешательство.
Пронзительная боль вспыхивает огненными снопами…
— О мудрый пражский иудей! Великий рабби Лёв! — Мой стон проступает в тишине вместе с холодными каплями пота на лбу. Так это и есть обещанный Камень? Ради этого я столько лет ждал? Ради этого все мои жертвы? Какая чудовищная насмешка! Кажется, я даже слышу, как ад смеётся мне в лицо: «Камень Смерти, а не Камень Жизни, дал тебе Ангел. Давным-давно… А ты и не знал? Вынашивал в чреве своём собственную смерть, а уповал на жизнь вечную?!»
И до меня доносится далекий голос рабби: «Будь осторожен, когда молишься о ниспослании Камня! Все внимание на стрелу, цель и выстрел! Как бы тебе не получить камень вместо Камня: бесцельный труд за бесцельный выстрел!»
— Тебе ещё что-нибудь нужно? — спрашивает Прайс.
Один. Сижу, укутанный в лохмотья и облезлые меха, в моём старом кресле. Перед тем как Прайс ушёл, я попросил его повернуть меня на восток, чтобы следующего гостя, кто бы он ни был, принять в позе, противоположной направлению всей моей прошедшей жизни: спиной к зелёному западу.
Итак, я ожидаю смерть…
Вечером обещал заглянуть Прайс, чтобы облегчить мои предсмертные муки.
Жду.
Прайса всё нет.
Часы идут, а я жду, то проваливаясь от мучительной боли в обморок, то окрыляясь надеждой на скорое избавление… Ночь проходит… Вот и Прайс, последний друг, отказался от меня.
Ну что ж, теперь одиночество моё абсолютно: и смертные, и бессмертные — все до единого обманули меня своими обещаниями. И я — меж небом и землёй…
На помощь надеяться бессмысленно — чему-чему, а этому я научен. На милосердие тоже… Добрый Господь уснул — уютно, по-стариковски, как Прайс! Ведь ни у Него, ни у Прайса не сидит в паху камень с семижды семьюдесятью острыми, как ножи, кантами шлифованных моей кровью граней! Даже посланцы преисподней и те не явились насладиться моими муками! Предан! Потерян! Покинут!
В полуобмороке моя рука шарит по выступам очага. Нащупывает ланцет, который оставил Прайс, чтобы сделать мне кровопускание. Благословенный случай! Благословен будь ты вовеки, дружище Прайс! Это крошечное отточенное лезвие сейчас мне во сто крат дороже тупого копья Хоэла Дата: уж эта мизерикордия обязательно найдет щель в душном панцире сковавшей меня боли, она сделает меня свободным… наконец свободным!..
Я откидываю голову назад, нащупываю аорту… Поднимаю ланцет… Первые лучи восходящего солнца окрашивают лезвие в пурпур, словно фонтан моей угасающей жизни уже окропил его… И тут над моей поднятой рукой прямо из пустоты, из ещё не рассеявшихся предрассветных сумерек, мне злорадно ухмыльнулась широкая физиономия Бартлета Грина. Он ждет, он ободряюще кивает, он проводит ребром ладони по шее: