– Вы бы помогали нуждающимся, Харусек, если бы вы имели деньги? – быстро спросил я. Мы стояли у двери Гиллеля, и я постучался.
– Неужели вы считаете меня таким дурным, что сомневаетесь в этом? – изумленно ответил он.
Шаги Мириам приближались, но я выжидал, пока она коснется ручки двери, и быстро сунул кредитный билет ему в карман.– Нет, господин Харусек, я вас не считаю таким, но вы должны были бы меня считать таким, если бы я не сделал этого.
Прежде чем он успел что-нибудь сказать, я пожал ему руку и затворил за собой дверь. Здороваясь с Мириам, я прислушивался к тому, что он будет делать.
Он секунду постоял, затем тихо зарыдал и стал медленно спускаться по лестнице осторожными шагами. Как человек, который должен держаться за перила.
Я в первый раз был днем у Гиллеля в комнате.
В ней не было никаких украшений, как в тюрьме. Тщательно вычищенный и посыпанный белым песком пол. Никакой мебели, кроме двух стульев, стола и комода. Деревянные полки справа и слева по стенам.
Мириам села против меня у стола, и я принялся за восковую модель.
– Нужно иметь лицо перед собой, чтобы найти сходство? – робко спросила Мириам, только для того, чтобы нарушить молчание.
Мы старались не встречаться взглядами. Она не знала, куда девать свои глаза, мучась стыдом за жалкую обстановку, а у меня горели щеки от раскаяния, что я ни разу не позаботился узнать, чем живет она и ее отец.
Но что-нибудь надо было ответить!
– Не столько, чтобы уловить сходство, сколько для того, чтобы судить о том, верен ли внутренний образ.– Произнося эти слова, я чувствовал, какой фальшью звучали они.
– Долгие годы я слепо следовал ложному принципу, будто необходимо изучать внешнюю природу для того, чтобы творить художественное произведение. Только в ту ночь, когда Гиллель разбудил меня, во мне открылось внутреннее зрение: истинное созерцание с закрытыми глазами, исчезающее, как только они открываются,– вот дар, которым хвалятся все художники, но в действительности недоступный и одному из целого миллиона.
Как решился я говорить о возможности проверять непогрешимое суждение внутреннего зрения грубыми средствами глаз!
Мириам, по-видимому, думала то же самое, судя по удивленному выражению ее лица.
– Вы не должны понимать этого так буквально,– пытался я поправиться.
Она с большим внимание следила, как я водил грифелем.
– Должно быть, очень трудно перенести это потом в совершенной точности на камею.
– Это механическая работа, или близкая к тому…
– Вы покажете мне камею, когда она будет готова? – спросила она.
– Она и предназначена для вас, Мириам.