Пройдут годы, сотрутся многие следы войны – зарастут травой окопы, будут выплаканы слезы, затянутся раны, потучнеют и потеряют талии юноши, легко взбегавшие с автоматами и гранатами на высотки; вырастут дети, зачатые уже после войны, но сохранятся в памяти события тех лет. Сохранится и все, что делалось карандашом, кистью, пером и резцом.
Зрители столичных художественных выставок подолгу будут задерживаться возле выразительных, полных правды жизни и изящного мастерства скульптур члена-корреспондента Академии художеств СССР народного художника Владимира Цигаля, не представляя себе того, что ныне известный скульптор и тот молодой человек, который настырно лез во все наиопаснейшие места на Малой земле, – одно и то же лицо.
Студент последнего курса Московского художественного института имени Сурикова, освобожденный от военной службы по брони, вместо того чтобы корпеть над дипломом, «ударился в бега» – явился в 1942 году добровольцем на Черноморский флот. Здесь судьба его определилась на редкость счастливо: он «приписался» к морской пехоте – ходил с десантом в Озерейку, затем с первым эшелоном 255-й бригады морской пехоты высадился на Мысхако.
Десант на Мысхако, штурм Новороссийска и, наконец, прыжок с косы Чушка, через Керченский пролив, на крымскую землю! И тут в развалинах Генуэзской крепости, на северной стороне Керчи, Цигаль спешит делать наброски бойцов на позициях либо в момент атаки.
Его архивы – кунсткамера героев. На войне скульптор был с ними, а теперь они с ним. Причем все время – и когда ваял молодого Ленина (скульптура, ныне ставшая хрестоматийной), и в дни поисков и раздумий над памятниками генералу Карбышеву и татарскому поэту-герою Мусе Джалилю.
Искусство, подобно ливневому дождю, рождается в громе больших событий.
Чем быстрое мы отдаляемся от событий, которыми жили весь капризный ноябрь и ледяной декабрь 1943 года, а затем три с лишним месяца сорок четвертого, тем отчетливее видится прошлое, к сердцу подкатывается то радость, то боль. Радость оттого, что идем вперед. А боль возникает в сердце при воспоминаниях о погибших.
Смерть героев подобна закату солнца.
Карл Маркс
Весенний Крым прекрасен. Прекрасен настолько, что при описании его на кончик пера вереницей лезут расфранченные слова, и я невольно начинаю небо сравнивать с лазурной эмалью, апрельскую зелень, изузоренную первыми луговыми цветами, с тонкоткаными рисунками хоросанских ковров.
Но когда передо мною возникают останки разрушенных гитлеровцами домов, обгорелые кустарники, сожженные машины, услужливая память снова начинает листать страницы свои. Опять я вижу Керченский пролив и самое крупное на его восточном берегу поселение Тамань, городок с каменной церковью и памятником сечевому атаману и поэту Антону Головатому, с людской толкотней у причалов и на улицах. Кого только и чего только тут нет! Моряки, солдаты, снабженцы, эскулапы, братья и сестры милосердия, пушки и штабеля со снарядами; носилки с ранеными и убитыми.