В маленькой прихожей нас встретила квартирная хозяйка Ханта, моложавая женщина с загорелым лицом, сразу напомнившая мне баварских крестьянок. Хант спросил ее:
— Можем мы сейчас поужинать? Если вы заняты, то не торопитесь.
Он обращался с ней совершенно естественно и непринужденно.
— Ладно, — коротко ответила она и вышла.
Потом он показывал мне свою маленькую спальню; напряженность, которая исчезла при его разговоре с хозяйкой, вернулась к нему.
— Боюсь, что здесь слишком бедно, — виновато сказал он, — но…
Я стал излишне шумно разуверять его.
Ужин проходил в том же стиле. Хант чувствовал себя неловко, волновался, нравится ли мне еда (которая была точно такой, какую мы в течение многих лет ели вместе в Лондоне, — бифштекс с жареным картофелем, пиво и сытный пуддинг) и не удручает ли меня его гостиная. И в то же время, когда он обращался к своей квартирной хозяйке, подававшей на стол, в его голосе не было и следа натянутости или неловкости.
Но в конце концов я как-то включился в их разговор и Хант стал беседовать со мной уже почти так, как мы когда-то беседовали в наши старые лондонские времена.
Мы выпили еще пива и, не торопясь, с удовольствием разговаривали, выражая свои симпатии Сакко и Ванцетти. Мы оба были довольны, что сохранили наши убеждения. Наконец хозяйка встала из-за стола, мы устроились в креслах у камина, и она принесла нам чайник.
— Ты любил пить чай по вечерам, — сказал Хант, наливая мне чашку. Он не спросил меня, не хочу ли я кофе, но все же мне послышалась в его голосе чуть заметная оборонительная нотка.
— Да, да, — сказал я.
Мы сидели молча, но молчание теперь стало менее натянутым. Наконец Хант сказал:
— Я очень огорчился из-за этой твоей истории с Одри.
— Да, неудачно получилось, — сказал я.
Он помолчал. Я видел, как блики огня играют на его прорезанных морщинами щеках.
— Но мне думается, это было неизбежно, — сказал он.
Я вздрогнул.
— Нет. Это можно было предотвратить. Я должен был это предотвратить…
— Вряд ли тебе это удалось бы, — сказал он.
— Конечно, удалось бы.
— Я так и думал, что это долго не протянется. — Он говорил ровным доверительным голосом, а я разозлился.
— С каких пор ты так думал?
— С тех пор, как первый раз увидел вас вместе. После того, как уже начался ваш роман.
— Но почему же?
Он наклонился вперед, и огоньки пламени заплясали в его глазах.
— Тебе будет только больно, если я скажу.
— Я приехал, чтобы поговорить об этом, — сказал я, — независимо от того, больно это или нет.
Потом я добавил:
— Молчать еще больнее.
— Это я знаю, — сказал Хант, — это я знаю слишком хорошо.