— Я не разговаривала уже много месяцев. И совсем не так много смеялась. А для меня это гораздо важнее, чем ты думаешь. Мы ведь обычно смеялись над одним и тем же, правда? Даже когда я проявляла свой дурной характер, а ты был утомлен. У нас ведь чувство юмора совпадало, правда?
— У тебя не было дурного характера, — сказал я, — может быть, трудный. Иногда. Но я должен был помочь тебе.
— Но смеялись мы над одним и тем же, — настаивала Одри, — как бы все ни складывалось. Разве ты не согласен?
— Согласен, — ответил я, — но Чарльз… ведь это же один из самых веселых людей, каких я только встречал.
— О, — нахмурилась она, — я знаю, он хорош для представлений. И для шуточек в гостиной. Для любой комедии, высокой, низкой, для буффонады. Но этот юмор не для меня, я устаю от него. Он меня не веселит. В его шутках нет настоящей остроты. Чарльз был бы хорошим комиком для кино, но меня не развлекают комические античные танцы, когда я просыпаюсь утром.
— Но он прекрасный собеседник. Очень живой и…
— Не со мной, — сказала Одри. — Вероятно, мы в этом плане не подходим друг другу. Я люблю шутки, когда они произносятся невозмутимо. А Чарльз очень шумный, у него все на публику.
Мы смотрели друг другу в глаза, у меня дергалось верхнее веко.
— Хуже всего, что я скоро привыкну к этому, — сказала она. — Я привыкну к заведенному порядку, отвыкну думать. Стану одной из тех женщин, над которыми мы с тобой обычно посмеивались. Всем довольной, хорошей матерью и без единой мысли в голове.
— Ты не так устроена, — сердито сказал я.
Она покачала головой.
— Я сама убеждаю себя в этом, но пари держать не стала бы.
— Надо взять себя в руки.
— В этих делах никому не удается держать себя в руках.
— Этот твой проклятый фатализм… — вырвалось у меня.
Одри улыбнулась.
— Я помню, как ты обычно ругал меня за него. Это было давным-давно.
— Если бы я мог, я выбил бы его из тебя и сейчас.
— Ты единственный мужчина, который мог бы это сделать, — сказала она. Она смотрела на меня и улыбалась, зрачки у нее расширились. — Если кто-нибудь может меня встряхнуть, так это ты.
— Ты хочешь сказать…
— Если бы ты захотел, ты мог бы мне помочь.
Я помедлил в поисках слов, которые прозвучали бы нейтрально.
— Это не так просто.
— Ты хочешь сказать, что тебе это было бы тяжело. Но ты не влюбился бы в меня опять. Как ты думаешь?
— Я был бы очень огорчен, если бы это случилось, а ты, вероятно, была бы огорчена, если бы этого не случилось.
Она рассмеялась.
Я сказал:
— Мне так и не удалось влюбиться в кого-нибудь другого.
— Ты еще влюбишься. И хоть это нехорошо, но, когда ты влюбишься, я буду ревновать тебя.