2
На первом же заседании комитета я был кооптирован, как писал в своем торжественном письме Остин, «со всеми привилегиями полноправного члена в смысле высказывания своих взглядов, за исключением права голосовать».
Я понимал, что предстоит борьба. Я шел на первое заседание с твердой решимостью защищать свои интересы. Перед тем как мы заняли свои места, Остин приветствовал меня, стоя посреди комнаты и помахивая цепочкой от часов.
— Я уверен, что выражу наше общее мнение, если скажу, как мне приятно, что доктор Майлз будет вместе с нами в нашей будущей работе, хотя и лишь с правом совещательного голоса. — Он захохотал. — Я знаю нашего друга Майлза дольше, чем кто бы то ни было из вас. Он начинал под моим руководством не так давно, и работа, которую мы тогда делали, явилась скромным вкладом в проект, который нам здесь предстоит обсуждать, имея в виду его практическое осуществление.
Все тот же Остин, подумал я; это «мы», эта патриархальная убежденность в своей ответственности за все, что происходит вокруг него, живо напомнили мне мои ранние дни, когда я только начинал распознавать его. Но сейчас, если он намерен признать мой успех настолько, чтобы считать его своим собственным, то больше мне нечего и желать.
Мы расселись вокруг стола, и, так как по привычке все месяцы нашей работы мы рассаживались в том же порядке, он остался у меня в памяти, как общая картина наших заседаний. Но запомнил я это с первого заседания. Как сейчас вижу Остина, он откинулся на спинку кресла и пыхтит, лицо у него краснее, чем губы, и живот выпирает из-под жилета. Перед ним на столе лежит бумага, но он никогда ничего не записывает. Справа от него сидит Фейн, полуотвернувшись, в своем кресле, так, что на нас глядит его плечо, на его тонком лице иезуита часто блуждает улыбка. Десмонд, сидящий слева от Остина, представляет собой такой контраст с Фейном, что воспоминание об этом и сейчас смешит меня, — его черные яркие глаза поблескивают, как у ящерицы, он подхватывает идеи, наполовину не понимая, и вновь отбрасывает их. Великолепный коммивояжер, торговец наукой, бодро рассыпающий фразы, — вновь подумал я о нем, как когда-то в Мюнхене. Самая заурядная личность, его круглое улыбающееся лицо смахивает на физиономию второго игрока в команде «Буйволов» лейтенанта Элка. Рядом с ним сидит Константин, иногда с отсутствующим видом, порой красноречивый, но, как правило, он чувствует себя здесь несколько неловко. Он появляется всегда в почти новом фланелевом костюме, но рядом с остальными членами комитета, одетыми весьма официально, он кажется здесь тем более не на месте. Я сижу слева от него, в конце стола, и между мной и Фейном располагается Притт. Я не помню, видел ли я его раньше, он довольно интересный мужчина, спокойный, с высокой конической головой, редкими черными волосами и выдающимся подбородком. Глаза его, когда я впервые поймал его взгляд, были непроницаемы и унылы.