— Ваша работа получилась весьма удачной.
— Да, — сказал я.
— Я всегда думал, что она удастся, — сказал Остин, — с самого первого дня, как вы рассказали мне о ней. Это очень перспективное направление…
У меня стало легче на душе. Я начал узнавать кое-кого из присутствующих, по крайней мере двое были действительно знамениты, да и вообще гостиная была полна памятью великих людей — на дальней стене висел портрет Максвелла, неподалеку от него портрет Фарадея, но сейчас я ощущал у своего локтя успокаивающее присутствие Остина, который держался так же напыщенно и самоуверенно, как у себя дома. Гостиная, казалось, стала меньше, я вдруг заметил, что портреты заключены в тяжелые золоченые рамы. Потом я обратил внимание на группу старцев и стал гадать, кто бы это мог быть. Вошел Макдональд, разговаривая с ученым, которого я знал, и я почувствовал, что понемногу успокаиваюсь. «Очень мило со стороны этих стариков прийти на мой доклад», — подумал я.
Вскоре прозвучал звонок. Дверь в зал заседаний открылась, и президент общества прошел в зал. Еще несколько человек неторопливо последовали за ним. Я тоже направился туда. Старики, кончив пить чай, отправились домой.
Аудитория в зале выглядела весьма респектабельно, и, водворившись да кафедре, я немного пришел в себя, правда, первые фразы прозвучали несколько неуверенно, но потом я обнаружил, что говорю почти свободно. Еще раньше я убедился, что лучший способ овладеть вниманием ученой аудитории — это считать, что каждый из них не знает ничего, кроме своего собственного предмета. Я старался излагать свою работу возможно более просто и доступно, как если бы я обращался не к ученым мужам, а к их женам. В свое время я обнаружил, что именно так поступают лучшие научные комментаторы. Я решил последовать их примеру и был вознагражден. Даже эта аудитория в мрачном зале заседаний пробудилась от сонного состояния и кое-что поняла в моем сообщении. Мне задали ряд вопросов, и я выслушал несколько поздравлений. Сам президент держался дружелюбно и покровительственно. Когда я с облегчением вернулся на свое место и стал слушать следующий доклад, хотя ни одно слово до меня не доходило, мною овладело приятное чувство одержанной победы. Макдональд и кое-кто еще из моих знакомых подтвердили мне это, когда все выходили из зала. Гостиная уже казалась мне приветливой; мы болтали, стоя у дверей, а президент громко хохотал в нескольких шагах от нас.
Я шел по Пикадилли, в душе у меня все ликовало. Восторги открытия остались позади. Это был всего лишь момент, и уже на следующий день он вспоминался не больше чем обычный сон. Эти явления, думал я, случаются со многими, но они столь зыбки, что никто даже не упоминает о них. Мы предпочитаем более конкретные вещи, которые легче представить себе, они не столь редки, более удобны для общего потребления. И вот, возвращаясь из Королевского общества, я радовался тому, что мои мечты становятся реальнее и ближе к осуществлению. Скоро, совсем скоро, лет через пять, а может, и раньше, я получу возможность возглавить наступление на научном фронте. Это были те же мечты, которыми я делился с Одри несколько лет назад, теперь они откристаллизовались. У меня будет своя лаборатория, я буду руководить группой ученых и смогу решать серьезные проблемы. Работа будет идти блестяще, в этом я нисколько не сомневался, неторопливо шагая дождливым вечером по улицам, в то время как в ушах у меня продолжали звучать аплодисменты. Чтобы попасть туда, придется напряженно трудиться, но на это уйдет не так уж много времени. Когда же я получу свою лабораторию, мне придется работать еще более напряженно, но я жаждал всего, что означало бы, что я держу в своих руках целую отрасль науки и что в моей власти раскрыть ее тайны. Все это будет, думал я с ликованием, удача сопутствует мне, а за то, чего я больше всего жажду, я буду бороться и добьюсь своего.