— Что здесь такое происходит? — спросил Франц Зандов, меряя брата гневным взором. — Как ты смеешь так приближаться к юной девушке, находящейся под покровительством моего дома? И вы, мисс Пальм? Как вы могли дозволить подобное обращение? Может быть, это случилось с вашего согласия? Видимо, между вами установились слишком доверительные отношения.
Фрида ничего не ответила на этот брошенный ей несправедливый упрек. Она глядела на Густава, словно ожидая от него защиты. А он уже овладел собой и, подойдя к брату, примиряюще произнес:
— Выслушай меня, брат! Ты заблуждаешься... я все объясню тебе...
— Мне не нужно никаких объяснений, — перебил его Франц Зандов. — Я сам видел то, что ты позволил себе, и, надеюсь, ты не попытаешься оспаривать свидетельство моих собственных глаз. Я всегда считал тебя человеком легкомысленным, но не настолько бесчестным, чтобы здесь, почти на глазах у Джесси, обещанной тебе невесты...
— Франц, прошу тебя, замолчи, пока не поздно! — Густав так внезапно и резко вмешался в речь брата, что тот, несмотря на весь свой гнев, сразу замолк. — Я не позволю тебе говорить мне подобные вещи, так далеко не простирается мое самопожертвование. Фрида, поди сюда! Ты видишь, мы обязаны открыться! Он должен узнать правду!
Фрида повиновалась, она подошла к нему и, словно защищая, положила руку ему на плечо. Франц Зандов, ничего не понимая, переводил взгляд с брата на девушку. Происходившее казалось ему дурным сном, ибо он не имел ни малейшего представления об истинном положении вещей.
— Ты несправедливо упрекаешь меня, — продолжал Густав. — Неправ ты также и по отношению к Фриде. Если я поцеловал ее, то она имела на это право. Ведь она с самой ранней юности находится под моим покровительством. Все отталкивали это бедное покинутое дитя — все те, кто должен был оказывать ей и защиту, и любовь. Я был единственным человеком, не отвернувшимся от нее по праву родства. И теперь я думаю, что имею право дружески обнять ее.
Было поразительно, какой глубокой серьезностью звучал теперь голос этого, казалось, легкомысленного насмешника. Франц Зандов уже при первых словах отступил назад, словно ужаснувшись какого-то предчувствия. Краска сбежала с его лица, оно становилось все бледнее и бледнее, и, устремив пристальный взгляд на Фриду, он беззвучно и почти механически повторил:
— Твое родственное право? Что... что это значит?
Густав поднял голову девушки, прислоненную к его плечу, и, повернув лицом к брату, произнес:
— Если ты не догадываешься ни о чем, то прочти по этому лицу, может быть, тогда тебе станет ясно, к кому относится то сходство, которое ты искал в нем. Правда, я виноват, потому что обманул тебя. Но я вынужден был так поступить, так как ты отклонял всякую возможность соглашения с тобой. Тогда я ухватился за последнее средство и сам привез Фриду сюда. Я надеялся, что в тебе постепенно разовьется чувство, которое опять согрело бы полузамерзшее сердце; я рассчитывал, что мне удастся в конце концов заронить в тебе мысль, что та посторонняя девушка, к которой тебя так властно влекло, имеет право на твою любовь. Увы! Этого не случилось, все раскрылось внезапно, неожиданно. Но посмотри на эти черты, ведь они — твои! Ты долгие годы страдал от тяжелого, мрачного безумия и заставил ни в чем не повинное дитя искупать прегрешения своей матери. Ну, так пробудись же наконец от своего безумия, открой объятия... своему единственному, своему отвергнутому ребенку!