— Я тут посторонний, я с Брацлавщины.
— Отрекаешься от схизмы, грешник?
— А разве без этого нельзя? Вон, видите, бондарь уже на стопку дерется.
— Принимаешь унию? На колени стань, быдло!
Гайчура засопел, будто тащил воз, и опустился на одно колено.
— А меня отпустят?
Проповедник завернул крест в епитрахиль.
— Вы должны завтра прийти в ратушу с женами и детьми. Оденьтесь по-праздничному, а сверху прикройтесь рубищем.
— А если на мне рубаха рванее рубища, — сказал Гайчура, — может, ее сверху надеть?
Проповедник исподлобья зло сверкнул глазами.
— Делайте так, как приказал преподобный отец епископ! Из ратуши со свечами в руках по двое пойдете через весь город к церкви святого креста. Там вас встретит перед оградой отец архипресвитер; упадите на колени, а когда спросит: «Кто вы, откуда пришли и чего хотите?» — скажите, что вы овцы, непослушные своему пастырю, но теперь, покаявшись, вы пришли просить очищения от схизмы и принятия в унию. Когда отец архипресвитер отпустит ваши грехи, тогда только вы будете приняты в унию, а святой отец епископ похлопочет, чтобы с вас сняли провинность. Вас же, окаянных, — сказал он остальным, — ждет на том свете геенна огненная!
Бондарь Яцько собакой подвывал ему в тон.
Гайчура сбежал, как только его привели в ратушу. Зиму скрывался на хуторах, а весной расспросил дорогу в лес.
Он не стал обо всем этом рассказывать Кривоносу, и другие не знали этого, как не знали, почему дядько Савва так ненавидит униатов.
VII
Проводив казаков, Ярина возвратилась на хутор. Отец и Христя ушли уже в поле, и она на всем дворе осталась одна со своими беспокойными мыслями. В светлице Ярина впервые с любопытством оглядела себя, стыдливо провела горячими ладонями по тугой груди, подымавшей белую сорочку, томно потянулась. В жилах глухо стучала кровь. Колени подкосились, и она опустилась на пол, запрокинула голову и закрыла затуманившиеся глаза. В ту же минуту перед ее взором встал образ Максима. Он не был так красив, как Остап, но сколько ласки в его глазах, в его речи! А как ловко действует он саблей, какой сильный! Ярина даже вздрогнула. И этот рыцарь станет ее мужем, ее защитником. Чего еще можно желать? Но вместо радости почему-то вдруг стало так грустно, что она печально запела:
Плыви, плыви, селезень, тихо по воде,
Ой, приди, моя матуся, ты приди ко мне...
— Ох, не придет... И не посоветует...
Долго еще так сидела Ярина и уже молча бездумно смотрела в землю. Потом лицо ее просветлело. «Ох, глупая я, глупенькая, радоваться надо, а я печалю свою душу». Она вскочила и закружилась на стройных ногах по комнате. «Сижу, выдумываю, а надо же готовиться к венцу, надо же и сорочку вышитую, и платье узорчатое, и шелковый платок». Ярина открыла сундук, полный приданого.