Крестьяне переглянулись и еще ниже склонились над кружками.
Мальчик снова потихоньку подкрался к столу, за которым сидели крестьяне.
— Ты бы ей хоть дулю показал, Иосиф. Для свиней кусок бережет, а человек пусть подыхает!
Иоська с большими, наивными, как у младенца, глазами, стараясь улыбнуться, только болезненно поморщился.
— Дядя Семен, я уже здоров.
— Оно видно, теперь и мухи тебя не боятся.
— Может, есть работа?
— А что ж, приходи, приходи, Иоселе. Починишь старухе свитку. Отощал ты, брат, совсем. Возьми хоть хлеба.
Казак с корзиной, на дне которой осталось около десятка рыбок, покачал головой и направился к двери.
— Так ты и чарки не выпьешь? — насмешливо сказала Домна.
Казаку, должно быть, стало жаль себя: всю ночь ловил рыбу на Тясмине, продрог, и чарка была бы очень кстати. Он сердито почесал затылок, потом пошарил в одном кармане, в другом и безнадежно махнул рукой. Шинкарка улыбнулась.
— Зачем тебе деньги — я нацежу за оставшуюся рыбу!
— Нацедишь? Святая душа у тебя, Домна, да только нет на нее пекла. Ну, черт с ним, лей! Только оставь хоть одну рыбку для жены!
— Завтра поймаешь себе хоть две! — И Домна высыпала оставшуюся в корзине рыбу.
К корчме подъехали два всадника. Домна увидела их в окошко и принялась вытирать стол подолом юбки. На пороге появился Верига.
— Челом! — обратился он к присутствующим.
За ним стоял Гордий Недорезанный. Верига оглядел темную корчму и пожал плечами.
— До сих пор нет? Задержались наши запорожцы! — Они подсели к столу. — А я уже и с батюшкой договорился.
— Обвенчает?
— Требовал, чтобы было от пана разрешение. «Что ты, отче, говорю, моя дочь, благодарение богу, вольная казачка и нареченный — казак». Эй, Чапа, налей горилки!
Чапа вышел из боковушки и метнул на них недобрый взгляд. Здешние казаки шапку снимают перед ним, хлопы паном величают, а эти кричат, как на челядь.
— Домна, — сказал он сухо, — не слышишь разве, что эти голодранцы горилки просят?
Удивленный Верига вытаращил глаза.
— Да ты не видишь, бродяга, что с тобой казак говорит? Поворачивайся живее, а то, как выну саблю, ты у меня не так запоешь!
Чапа почему-то был зол на запорожцев, но сердить их боялся и с сулейкой в руках подошел к столу.
— Простите, панове казаки, уже и Чапе глаза изменяют. — А ты — вон отсюда, к печке. — Толкнул он Домну. — Тут не бабье дело. Панове, чую по повадке, должно, из Сечи?
— А тебе зачем знать?
— Должки кое-какие остались, кабы не удрал — может, уже на осине болтался бы.
— Будь человеком, ирод, так и вешать не станут. Не ты ли это попа подговариваешь, чтобы церковь на откуп отдал?