Герцог усмехнулся.
– Вообще-то да, – сказал он, но внезапно на его лице появилось озабоченное выражение. Он посмотрел в окно, и его улыбка погасла.
Оливия почувствовала, что вызвало изменение его настроения. Герцог вспомнил, что играет роль затворника, для которого смех и компания недоступны. Через мгновение он выбросит ее и тем самым избежит проигрыша. Потому что несколько ходов уже показали, чем завершится игра на шахматной доске.
– Для того, чтобы ответить на ваш вопрос, – проговорила Оливия, – я должна сказать, что с большим уважением отношусь к учтивости и правилам этикета, я люблю их. Но понимаю, что всему свое место и свое время. Иногда, чтобы совершить добрый поступок, человек может и нарушить правила. – Она многозначительно помолчала. – Если бы не мое безрассудство, в этих комнатах сейчас не пахло бы так хорошо. И вы не читали бы в газете описание шахматных партий.
Герцог так пристально посмотрел на нее, словно ему было трудно вернуть свои мысли откуда-то издалека. Но потом на его губах промелькнула улыбка.
– Совершенно верно, – тихо промолвил он, а затем неожиданно потянулся, чтобы взять Оливию за запястье.
Она застыла, кончики ее пальцев замерли над королевой, во рту пересохло.
Он поднес руку Оливии к губам.
– Не только доброе дело, – прошептал он. – Вы не хотите двигать свою королеву.
«Отпустите меня», – хотелось ей сказать, но язык так и лип к нёбу, не давая промолвить ни слова.
– Чудесная ручка, – проговорил герцог и повернул ее руку, чтобы поцеловать ладонь.
Оливия отдернула руку, из ее груди вырвалось судорожное дыхание. Ей казалось, что ладонь горит в том месте, где он запечатлел поцелуй.
– Это… это не… – пролепетала она.
– Ваш ход, – перебил ее Марвик.
Оливия сжала лежащую на коленях руку в кулак.
– Зачем вы это сделали?
Герцог задумчиво улыбнулся.
– Лучше спросить, почему я, кажется, первый? Неужели там, где вы воспитывались и росли, мужчины были слепцами?
Шахматная доска превратилась в загадку. Оливия смотрела на нее, а сердце неистово колотилось в груди.
– Так где вы росли? – спросил он.
– Хватит! – Оливия встала. – Я…
– Хорошо. Сядьте! Я буду вести себя прилично. – Он говорил низким, успокаивающим голосом, словно понимал, что сделал с ней. Ее кожа все еще была покрыта мурашками. – Я также остановлю воображаемые часы, если вы не чувствуете, что попались на крючок. Подумайте хорошенько, прежде чем сделать ход.
Почему она снова села? Любопытство, предположила Оливия. С ней раньше никто не флиртовал.
Но неопытные альпинисты не начинают восхождения с альпийского Маттерхорна. Потакание любопытству – чудовищная глупость. Оливия это понимала, но сидела на месте, затаив дыхание, глядя на шахматную доску и чувствуя себя сбитой с толку; ее рука по-прежнему слегка дрожала.