– Погодите… – задыхаясь, промолвила она. – Я не… – Это не поможет. Не надо это повторять. Она так решила. Но его губы нашли уголок за ее ухом, прикоснулись к нему, и все ее тело содрогнулось. Она напряглась и попыталась вырваться из его объятий. – Не надо этого делать! Я уже уходила!
Марвик стоял напротив нее, приоткрыв пухлые губы. Оливия слышала его дыхание; его длинные, элегантные руки согнулись у нее по бокам. Очередная горячая волна пробежала по Оливии, когда она поняла – помоги ей, господи! – что эти руки только что обнимали ее.
– Что вы имеете в виду? – медленно спросил он.
К чему эта уловка?
– Не надо обращать меня в бегство, – сказала Оливия. Ее руки тряслись, и она вцепилась ими в юбку. – Хотя это вы пришли сюда. Я ухожу. – Она повернулась.
Он взял ее за локоть и повернул к себе.
– Обращать вас в бегство? – Его улыбка была сначала недоверчивой, а затем… восхищенной. – Вы считаете, что я пытался прогнать вас? – Подняв руку, он поправил очки у нее на носу. – Посмотрите внимательнее, – пробормотал Марвик. – Или вы уж совсем слепая.
Он стал опять привлекать ее к себе. Миллиметр за миллиметром она приближалась к нему. И Оливия позволяла герцогу делать это, так как было что-то в выражении его лица… Разве кто-то когда-то смотрел на нее так? Словно ее лицо заколдовано и действует на него гипнотически, а он изображает из себя готовую сдаться, зачарованную жертву. Его глаза – океаны, в которых она потерялась…
Их губы встретились снова. Оливия не двигалась. Не дышала. Его рот осторожно прижался к ее губам. Она ничего не понимала. Если он не пытается обратить ее в бегство, то…
Он целует ее просто потому, что ему этого хочется.
Внезапно все стало ясным и понятным. Ее глаза медленно закрылись. Рука легла ему на затылок, на коротко состриженные, но по-прежнему такие мягкие волосы, и она ощутила очертания его черепа – мощного, плавно изгибающегося. Его рот приоткрылся, и ее – тоже. Их языки встретились. Герцог был высоким, и их тела подходили друг другу так, словно были созданы друг для друга. Его рука поглаживала ее талию, и можно было подумать, что она что-то отпирает в ней; давление его губ стало слабее, они задвигались, когда Оливия прижалась к нему.
В то мгновение, когда струна, фальшиво звучавшая до этого мига, попала в ноту и присоединилась к хору, когда в воздухе завибрировала чистота, когда ее губы отдались его губам, ее тело настроилось на один лад с его телом. Оливия не понимала этого до самого последнего мгновения, ведь поцелуй длился и длился, открывая перед ней целый мир новых ощущений, когда она поняла, что чувство справедливости может в ней петь, а чистое чувство совершенства может вибрировать в ее крови, доводить ее до кипения.