– Алексей Федорович! – кричал в трубку аппарата Шапошников. – Танки пошли, двадцать машин. Подбрось огоньку, а то не отобьемся. У меня всего три орудия, ты знаешь, да и те без прицелов, стреляем, как при Иване Грозном…
– А ты выведи их на прямую наводку и расстреливай эти танки, – спокойно ответил Кустов.
«Ну и арап!» – удивился Шапошников.
– За Десной тяжелый артполк, попросил бы хотя бы два залпа!
– Да ты что, это только с разрешения командующего артиллерией армии! У них и снарядов-то всего на полчаса! А у меня откуда возьмутся орудия? Все у вас!
Шапошников положил трубку. «Что же делать? Танки, конечно, пойдут кулаком, а у меня пять километров фронта. Чего стоит смять роту, полчаса – и в городе».
– Меркулов! – позвал он начальника артиллерии полка. – Берите два орудия Терещенко от Калько и немедленно на позиции седьмой роты. Галопом!
К десяти танкам, что стояли против роты Вольхина, вскоре подошли еще десять, подъехали несколько автомашин с пехотой.
«Вот чего они ждали! – понял Вольхин. – Ну, теперь нам конец…» Бойцы его роты, тускло поблескивая касками, ждали идущие на них танки. Казалось, что даже чувствовалось, как напряглись в ожидании боя его люди.
«Если хотя бы один побежит, то, как цепная реакция, не устоять… Хотя все равно передавят…» В столь безнадежном положении Вольхин с начала войны, пожалуй, еще не бывал. Если бы только пехота, а тут еще двадцать танков. «А вот вроде бы не все на меня, машин пять повернули на соседа», – чуть успокоился Вольхин.
Танки открыли огонь с коротких остановок. Затрещали автоматы пехотинцев. Из окопов ответили из винтовок. Потом включились и два станковых пулемета. Несколько танков быстро переехали окопы, но потом сразу три из них, словно споткнувшись обо что-то, встали. Один закрутился, разматывая гусеницу, с брони другого потек огонь – кто-то ловко угодил бутылкой с бензином. Третий не горел, но стоял, тоже, видимо, подбитый.
Еще несколько танков, выпустив струи огня, отчего на траве образовались черные проплешины метров по десять, крутились на окопах. Вольхин видел, как вспыхнул расчет станкового пулемета, люди катались по земле, пытаясь сбить пламя. «Живьем сгорели!» – ужаснулся Вольхин. Еще кто-то, как живой факел, бежал с диким криком.
Вольхин то и дело поглядывал на часы, будто атака должна была продолжаться какое-то определенное время. «Всего пять минут!» Танков пять-шесть все-таки стояли, остальные давили гусеницами окопы и, бессильный чем-либо помочь, Вольхин только зло кусал губы. Политрук Бельков убежал в окопы, и Валентин, видя, что на НП он остался один – телефонист был убит и присыпан землей, – схватил гранату и бутылку с горючкой и тоже побежал навстречу танкам. «Теперь уже все равно!» Он не слышал и не видел, как сзади подъехали и развернулись два наших орудия, как они подожгли еще два танка. В бешеном исступлении, задохнувшись, он подбежал метров на двадцать к ближайшему танку. Метнул гранату – не попал, бутылку – на танке загорелось, но слабо, и мощная машина, вертясь по оси, сбила пламя. Вольхин стрелял в нее из пистолета, стоя во весь рост, не думая, что его могут убить, пока не упал – кто-то столкнул его на землю.