Через двое суток на станцию Косоржа, недалеко от Щигров, вышла колонна полковника Гришина.
Лейтенант Вольхин, когда услышал из репродуктора на станции голос Левитана и увидел наплясывавших пьяных бойцов, ощутил такое состояние, что первая его нелепая мысль была: «Неужели Победа!» На всех окружавших его лицах было такое неописуемое веселье, что первой в голову пришла именно эта мысль, о Победе. И только вслушавшись в голос Левитана, Вольхин понял, что люди радуются тому, что они сейчас живы, вышли к своим, они не остались в болотах мертвецами, а поживут еще – кому сколько отмерено.
Цистерну на перроне облепила толпа окруженцев, слышались песни, тут же плясали, многие пили прямо из касок, даже из пилоток.
– Петр Никифорович, – Гришин позвал Канцедала, – найдите противотанковую мину и прекратите это безобразие, перепьются же от радости. И какой дурак ее здесь оставил…
Вечером того же дня колонна полковника Гришина товарняком по узкоколейке была переброшена в Щигры, где его встретил капитан Шапошников.
– Опять раньше меня вышел? – не скрывая радости, усмехнулся Гришин. – Сколько у тебя людей?
– Со мной семьдесят шесть.
– Это все, что осталось от полка? – Гришин хотел было выругаться, но вспомнил, что сам же растащил у него полк еще под Навлей.
– Управление полка все со мной. Людей дадите – могу воевать.
– Штаб-то и у меня есть, командовать нечем.
– Должны подойти еще две колонны полка, разведчики мои ведут, – сказал Шапошников.
– Михеев тоже вышел. Сто десять человек с ним.
– А полк Князева разве не с вами шел, товарищ полковник? – спросил Шапошников.
– Они в сторону Брянска ушли, еще до Литовни, – ответил Гришин, – Алексей Александрович, – позвал он Яманова, – посчитай, сколько нас сейчас в наличии.
– Посчитал уже. Триста тридцать человек всего. Но должны выйти еще, надеюсь, – ответил Яманов.
– А построй-ка всех, кто есть. Хочу посмотреть, – приказал Гришин.
Он медленно шел вдоль строя, вглядываясь в лица бойцов своей дивизии. Сейчас ему, как никогда, важно было убедиться, что дивизия жива, все же жива. Надо было показать и себя, чтобы люди поняли: пусть их сейчас немного, но они сейчас не окруженцы, а дивизия. Пусть битая-перебитая, измученная, без единого сухаря, в рваной, но – в форме, и, главное, с оружием, со знаменем – все-таки дивизия!
Полк Шапошникова заметно выделялся из остальных, стоявших в строю. Люди выглядели посвежее, обмундирование было более-менее подшито.
– Что же вы, товарищ капитан, – Гришин подошел к Филимонову, – в солдатской шинели, без знаков различия, вы же командир, начальник штаба полка. А вы – доктор, и в таком рванье… – но Гришин говорил тихо, чтобы не слышали бойцы, и с мягким укором.