— Я бы сказал, что сварена эта канифоль месяца полтора-два назад. А как господину понравилась та американская канифоль, что я дал ему на пробу? Он ею уже пользовался?
— Нет, герр Мирбах. Для этого нужно очистить хорошенько смычок, а я все никак не соберусь. Так что же?
— Канифоль — немецкая, сомнений нет. Достаточно видеть этот благородный цвет, цвет темного янтаря. Впрочем, в Риге бывает иногда человек, который берет у меня ноты, а не канифоль, ему ее присылают откуда-то из Саксонии. Может статься, этот кусок привез он. Где вы его нашли?
— Во дворе Рижского замка.
— Очень странно…
— Герр Мирбах, как звать того человека? Может статься, он был приглашен на прием к их сиятельствам. Если так — я бы вернул ему пропажу.
— Я бы очень удивился, узнав, что его сиятельство приглашает в гости заезжего курляндского барона, пусть даже по здешним меркам очень богатого. Очевидно, канифоль потерял другой музыкант. Неужто кто-то из рижан стал ее выписывать, утратив доверие ко мне и к моей лавке?! Это позор для меня, понимаете ли вы? Позор! Это — знак, что я продаю скверную канифоль, знак, что и другие мои товары могут быть скверного качества!
Старенький герр Мирбах совсем разволновался и схватился за сердце.
— Позор, позор, — повторял он, пока Маликульмульк усаживал его на табурет, выдернутый из-под стопки футляров. — Вы приезжий, вам не понять. А в Риге важна репутация. Я сорок лет потратил на то, чтобы приобрести репутацию… я старый человек… это — все, что у меня есть…
Маликульмульк уж не знал, как быть — нести Мирбаха на руках в аптеку Слона, что ли? Но тут низкая дверь отворилась, в лавку залетело ледяное крыло метелицы, миллион крошечных острых снежинок, а за ними следом возник фон Димшиц, которого Маликульмульк не сразу признал из-за нахлобученной на лоб шапки.
— Это невероятная удача, — сказал шулер. — Я уж не знал, как вас искать. В замок идти смертельно не хотелось. Вы говорили, что часто заглядываете в аптеку Слона — я даже приготовил записку, чтобы оставить для вас. Но решил попытать счастья… Это называется — чутье.
— Герру Мирбаху плохо, — не здороваясь, ответил Маликульмульк. — Что нужно делать, когда болит сердце?
— Не двигаться, — сразу ответил фон Димшиц, отыскивая на безвольной старческой руке пульс. — Пусть посидит, ему станет легче. Погодите, у меня есть с собой тертый олений рог, это средство от всех болезней. Герр Мирбах, если позволите, я возьму стакан воды.
— Да, да… — сказал старичок. А Маликульмульк вздохнул — не дожить бы до того дня, когда придется таскать с собой целую аптеку. Он догадывался, что нельзя безнаказанно столько есть, да еще в самых немыслимых сочетаниях, и толстеть в полном соответствии с поговоркой: замесили на дрожжах — не удержишь на вожжах. Но, словно назло здравому смыслу, воевал с собственным желудком варварскими средствами: стоило тому взбунтоваться против избытка тяжелой пищи, как хозяин усмирял эту пугачевщину двойной порцией, и самое забавное — по сей день оставался жив.