Реальность моего существования сопровождалась внешней невозмутимостью и душевным равновесием. Ланчи проходили незамеченными, не оставляя следа: в сменявших друг друга спокойных дружественных беседах со спокойными дружелюбными людьми – друзьями, коллегами, клиентами, никакой разницы. Я ездила в метро, отмечая случайное сочетание светло-голубых и темно-голубых пятен на столбах станций. Наверху – такси приятного желтого цвета, а однажды я насчитала девять машин, выстроившихся в ожидании на Парк-авеню. Город-мечта, в котором я, словно наркоман под кайфом или сильно близорукая женщина, не захватившая очков, храбро и безрассудно отдавалась на волю судьбы, не замечают грязи и мусора. Толпы людей будто сами любезно расступались, чтобы дать мне дорогу. Каждый день – новый фильм, не обремененный сюжетом или забавляющийся сюжетом настолько вялым, какой не способен возмутить приятной глазу поверхности и увлечь меня вглубь. И всякий раз лишь несколько часов отделяют меня от реальности, всякий день это всего лишь тайм-аут, а за ним – то, что важно, то, из чего в действительности состоит моя жизнь. Магические чары дня дают живительную передышку перед тем, как наступит ночь и начнет разворачиваться другая история – пьянящая и жестокая.
Ночь была туго натянута, четко очерчена и беспощадна, как бритва, отточенная до блеска. Другая страна, с ее ровным пейзажем и простыми ценностями: жар, страх, холод, наслаждение, голод, грех, боль, желание, мучительная похоть.
Острый перец, от которого у меня перехватывало дыхание, щепотка чили, вспыхнувшая, как электрический разряд, у меня в горле, золото шабли, мягко струящееся по голосовым связкам, шоколадный пудинг (он сделал его из смеси для горячего шоколада), разливающийся в венах. Мое тело жило и меняло форму вокруг меня, плавясь или вспыхивая пламенем. Каждый вечер, принимая ванну, я осматриваю себя: клочья пены на сосках и лобке, ладонь послушно накрывает собой другую, запястья привыкли ложиться крест-накрест, поблескивающая сталь наручников выглядит естественно, как серебряный гребень в чьих-то волосах, и так же нарядно – теперь я каждый вечер наслаждаюсь своей красотой.
Несколько лет назад, когда прошла лихорадочная подростковая одержимость, я оценивающим взглядом окинула свое тело и решила, что все в порядке. Я прекрасно знала, какие части его смотрелись бы лучше, будь они иной формы, но почти десяток лет эти выявленные неточности не были причиной беспокойства. Каждый раз, оказавшись в ловушке чрезмерно критического взгляда на вещи, я говорила себе, что на каждую заметную неровность приходится что-нибудь симпатичное, и, таким образом, все оказывается в должной степени сбалансированным. Но теперь, под его прикосновениями, под его взглядом…