— А то сначала вам расскажи, потом матери, Потом батя с работы припрется, затем тетки примчатся, — бубнил он.
Моих подруг, которых он еще с детства называл тетками, мы ждать не стали. Как только он переступил порог дома, он сухими, краткими фразами рассказал, что произошло.
Когда Сашка проходил через подворотню, его сшибли с ног. Этот длинный замкнутый коридор между домами был предметом страхов всех мамаш нашего дома. Лампочки вечно разбиты, асфальт неровный и весь в рытвинах. Днем-то жутковато во мраке идти к улице через этот склеп, а уж вечером…
Когда я была маленькой, меня всегда встречал папа или заручался обещанием всех моих друзей обязательно проводить меня до подъезда. Конечно, можно было пройти с другой стороны дома, минуя подворотню, но это удлиняло путь до родной квартиры раза в три. Поэтому Сашка, конечно же, всегда ходил через подворотню, еще будучи совсем маленьким. Что уж говорить сейчас, когда ему двадцать два!
Но, что странно, его не били. Просто уронили на землю, вдвоем придавили к асфальту и зажали рот потной ладонью. Сашка ничего не мог понять. Только когда он услышал хруст собственных костей, от боли отключился. Его быстро нашла какая-то храбрая или столь же ленивая собачница, которая решила, что утром в девять часов ничего в подворотне с ней не может случиться. И наткнулась на Сашку. Почему его отправили в Склиф, а не в ближайшую больницу, мы так и не узнали. Но врачи быстро привели Сашку в чувство, сделали рентген, ободрили, что внутренних повреждений нет, синяки заживут, а вот с рукой придется повозиться.
Операцию вам надо делать, молодой человек. Кость-то срастется, а вот сухожилия надо сшивать. Так что давай подписывай бумажки и почапали в операционную. Полчаса и всех делов.
Зашили, наложили гипс и отправили домой.
— Понимаете, братцы, у меня такое впечатление, что мне специально руку сломали, — под конец повествования сказал Сашка. — Не ногу, не голову, а именно руку.
— Прекрати нести чушь, — воскликнул Ник. — Будто если бы тебе сломали ногу, было бы лучше.
— Было бы, пап, — Сашка поднял влажные глаза на отца. — Они знали, что я музыкант. Поэтому и руку мне сломали. Все, я устал, пойду спать.
Пашка и Фион сразу уехали. За Региной приехал Генерал. Выслушав кратко изложенную Ником историю, рубанул:
— Ребята, надо бы заявление написать в ментовку. Нанесение сильных увечий. Это на три года тянет.
— Валь, о чем ты! — отмахнулась я. — Мне бы парня спасти. Ты понимаешь, что случилось? Порванные сухожилия запястья — это конец для пианиста.
— Он крепкий парень — выдержит, — заверил меня Генерал. — И потом, медицина у нас на высоте, в конце концов, позвоним Янке. У них там в Швейцарии чего только нет.