— Начало декабря, а такая холодрыга. Хорошо еще снег пошел, хоть не так морозно будет, — чтобы прервать затянувшуюся паузу, сказала я.
— Так зима, самое время. Да и разве это холод? — ответила Нина, покрепче запахивая куртку. — Вот в Воркуте сейчас минус пятьдесят. Только там легче холод переносится. Сухой воздух.
— Сейчас снег, а на Новый год опять дождь пойдет, — продолжала я спасительную тему природы. — Страна противоречий.
Мы подошли к машине. По субботам Люська приезжала на вместительном джипе, чтобы вся наша компания умещалась без проблем. Нина стала выволакивать Ксюшку из салона. Та орала на весь переулок, но мать упрямо пыталась вытащить дочь.
— Ксюш, пойдем, я на работу опоздаю, — твердила Нина, отрывая тонкие пальчики от двери.
— Какая работа! Ты уже пять лет нигде не работаешь! — кричала Ксюшка. — Я хочу жрать и играть в компьютер! Отпусти меня, идиотка! Из-за тебя меня с собой не берут, дура! В приличную семью не пускают.
— Ксюша, как ты разговариваешь с матерью! — возмущенно одернула мерзкую девчонку Люська, развернувшись на водительском кресле.
— А вы заткнитесь! — без перехода огрызнулся этот цветок природы. — Наворовали денег и думаете, можете воспитывать чужого ребенка!
От таких слов все обалдели. Нина от неожиданности отпустила дочь, и Ксюха со всего маху хлопнулась в лужу под машиной.
— Это с чьих слов же поет Ксения? — прошипела Люська.
В одно мгновение добрая смешливая Люська превратилась в Людмилу Большую-Форетти. Губы вытянулись в струну, подбородок закаменел, а зеленые глаза вспыхнули нехорошим огнем. Теперь я понимаю, как двадцатисемилетняя девчонка могла крепко держать в своих руках целую компанию в двести человек. Мне даже стало не по себе. Не хотела бы я быть под началом такого босса. Лучше просто дружить.
— Прости, Люда, — заныла Нина. — К нам бабушка неделю назад приехала. Вот и научила. Немедленно заткнись! — она так резко заорала на дочь, что все вздрогнули. Вслед за криком последовала оплеуха, и Ксюшка тут же замолчала.
— Тетя Нина, а детей бить нельзя, — в тишине раздался тоненький голосок Дениски.
— Таких — можно, — жестко сказала я. Наклонившись низко-низко к Ксюшке, я заглянула ей в глаза и сказала. — Еще раз я услышу из твоего поганого рта такие слова о матери или о ком-то еще, клянусь, выпорю самолично до синевы! Веришь?
— Верю, — прошептала девчонка.
— А теперь вышла из машины, взяла мать за руку и тихо поехала домой, — отчеканила я.
Нина, не сказав ни слова в защиту дочери, схватила ладошку присмиревшей Ксюшки и, еще раз извинившись, заспешила к метро.