Этот швейцарский уголок несомненно западня, и стелят мягко, ненавязчивый сервис: вчера в холодильник заглянул и чуть с ума не сошел, набор продуктов, согласно его вкусам – от морской капусты, всегда желаемой из-за недостатка йода, до красной рыбы в луковом соусе и шотландского виски, которое он любил, несмотря на свою патриотичность. И ладно бы все эти магазинные продукты, не сложно и угадать, что едят вечно голодные пилоты, когда есть возможность. Но домашний сыр с острым перцем, несомненно сделанный матушкой, еще вчера насторожил его и не позволил немедленно устроить дармовое пиршество.
Тогда он подумал об этом видимом изобилии как о призраке: то, чего хочется…
И все-таки ловцы «принцессы» сильно просчитались, воспринимая пилота полуголодной армии, как некоего раба собственных желаний и устремлений, не знающего удержу перед дармовщиной, перед брюхом своим и несущего вечный крест душевной доверчивости и наивности. Их обманывало общеупотребимое и ложное представление, будто русского человека вообще очень легко расслабить сытой и вольготной жизнью, возбуждающей лень, как национальную черту характера, некими странностями и чудесами, на которые будто бы падок он от любопытства и мечтательности. Шабанова все эти подставки лишь настораживали, заставляли быть осмотрительным и внутренне просчитывать каждый шаг. Эту завуалированную хитрость и сметливость Герман считал наследственной, как ни странно, доставшейся от отца; он же в свою очередь получил ее от матери, от бабушки Шабанихи.
Дело в том, что когда начался дележ или, точнее, растащиловка государственной собственности, Шабанов написал письмо родителям, чтобы они хотя бы земли прирезали к усадьбе несколько соток и больше не сажали картошку в поле. Закодированный от пьянства и уже сокращенный из школы (перестали учить труду), как всегда батя расценил все по-своему, послушал радио, поглядел телевизор и внес в предложения сына свои неожиданные коррективы. Установив в семье жесткий временный диктат, он увел, унес и увез из дома все, что можно продать, изъял все сбережения и стал втихую скупать акции только что приватизированного и умирающего маслозавода в районном центре. Безработные маслоделы не знали, куда девать полученные бумажки, и отдавали их по дешевке, хотя бы на хлеб получить. Отца местные власти не воспринимали серьезно, особенно после эпопеи с махолетом, и, когда затеявший эту приватизацию председатель исполкома по фамилии Сальц, собрал акционеров маслозавода, чтоб прибрать его к рукам и «спасти» от краха, выяснилось, что владелец завода теперь бывший учитель труда Шабанов, которого тут же и избрали генеральным директором.