Отца вначале предупредили, чтобы не валял дурака, потом припугнули, не зная, что это пойдет лишь во вред, и, наконец, начали бесконечную судебную тяжбу. Батя тогда не знал, что вся собственность давно поделена между такими совпартработниками от районного до российского масштаба и что они не мытьем, так катаньем будут рвать свое из горла. Родня пыталась остановить его, чтоб не лез против власти, не тягался с Сальцом, к которому масло обязательно прилипнет, и завод отнимут – отец уже раскрутил маховик собственной упрямости и готов был взлететь.
Как отнимали завод – отдельная история, но по району об изобретательности и изворотливости отца теперь рассказывали легенды. И будто этот Сальц до сих пор ходит и говорит:
– Я прощаю, что обманул меня, бывшего секретаря райкома. Прощаю, что провел меня, как бывшего прокурора. Но вы думаете, я прощу его, как настоящий еврей?
И Герман чувствовал в себе эту тайную, скрытую отцовскую жилку. Когда против него действовали открыто враждебно, он мог и подраться, и с гусарской бравадой пилотку бросить в морду, но если коварно и тихо припирали к стенке, он ощущал, как в нем пробуждается змейство и откуда-то берется мстительная страсть отплатить врагу его же оружием, но более изощренным.
Дом горнолыжника, начиненный всеми благами и хитростями, сейчас вызывал именно такое желание.
«Вам надо, чтоб я свихнулся – пожалуйста, прикинусь дураком, – мысленно сказал Шабанов. – Чтоб отлеживался в вашем доме и жрал любимые продукты – да ради бога. Хотите увидеть доверчивого простака, наивного пацана, которого можно купить ностальгическим запахом земляничного мыла – сколько угодно!»
Слух действительно немного приоткрылся вместе с головной болью: вчера слышал лишь выстрелы и грохот камней под днищем, сегодня стал различать шум реки и даже отдаленный крик чаек.
Он скатил генератор в воду и поковылял на базу. С этими мудрецами еще можно потягаться, главное, чтоб врасплох не захватили, а вот с пятнистыми ребятами в горах будет сложно, на таких ногах даже с «Вирой» далеко не удерешь, и, если рванешь при них колечко, не пощадят… Открывая дверь, Герман ощутил, как в лицо пахнуло теплом и совершенно отчетливым запахом хорошо зажаренного мяса с луком – нормальный и желанный запах ожившего дома…
И мгновением позже, перенося ногу через порог, увидел возле плиты Агнессу. Она кухарила, как у себя дома, невозмутимо и с проворностью заправской хозяйки одновременно делала сразу несколько дел – посматривала в духовой шкаф, что-то искала в открытом шкафу и рядом стояла еще плошка с теркой и очищенной морковью.