В знойном воздухе, насыщенном пороховой гарью, медленно оседала густая пыль.:
Стало хорошо видно солнце.
Потом голубое небо.
Осунувшийся и потому казавшийся еще старше Морозов в который уже раз заскочил в дот. Тряхнув пустой фляжкой, он вытер пот со лба, сжал в руках автомат, высунулся на поверхность и стал оглядывать подступы к рубежу. От деревьев остались только расщепленные, обугленные пни. Трава сгорела. Еще дымились воронки. Никакой маскировки на позициях не сохранилось.
Вражеской пехоты пока не было. Землю постепенно окутывала плотная тишина. Но это продолжалось недолго.
В небе послышался далекий гул. Летели самолеты.
— Только вас, проклятых, и не хватало, — пробурчал Морозов и стал торопливо свертывать самокрутку, чтобы успеть покурить до бомбежки. Увидев вышедшего из укрытия бойца Курбатова, младший лейтенант хрипло крикнул:
— Воздух!
— Воздух! Воздух! — словно подхватили наблюдатели.
Задрав голову с зажатой в зубах самокруткой, Морозов некоторое время смотрел на стремительно приближавшиеся [65] черные точки, постепенно превращавшиеся в черточки. Потом стал вслух считать самолеты. Досчитав до шестидесяти, вынул изо рота погасшую цигарку, сплюнул:
— Не все ли равно — сколько их? Знали, что прилетят. Знали, что будем по ним стрелять и прятаться от осколков. А от прямого попадания бомбы на передовой укрытия нет. Это тоже давно известно.
Открыли огонь чудом уцелевшие зенитки.
Но «юнкерсы» пролетели высоко.
— Ну вот, пронесло... — облегченно вздохнул Курбатов, обернувшись к стоявшей рядом Оле Ткаченко.
— Ты обрадовался? — Оля со злостью посмотрела в глаза Курбатову и, кивнув в сторону города, спросила: — А там что будет?
Курбатов не ответил.
— Воздух! Воздух! — снова закричали наблюдатели.
Самолеты приближались со стороны солнца, и их трудно было увидеть или сосчитать.
Около полусотни «юнкерсов» закрутили в вышине «чертово колесо», чтобы не мешать друг другу при бомбометании. Потом один за другим стали входить в пике.
Мне показалось, что от бомбовых ударов взвыла в страхе сама земля. Нервно мигая, закрывались глаза, съеживалось, непроизвольно прижимаясь к камням, дрожащее тело.
С неба рушилась на землю грохочущая смерть.
В этом аду надо было найти в себе силы, чтобы выйти в открытый окоп и стрелять по врагу.
И люди вышли.
— Два самолета! — закричал Курбатов, хватая за плечи Морозова. — Прямо на нас! Два самолета!
Младший лейтенант склонился над противотанковым ружьем, готовя его к бою.
— Чего кричишь? — невозмутимо ответил он. — Думаешь, ничего не вижу? Становись-ка лучше, сынок, за пулемет. Опережение на три — три с половиной корпуса.