- И что же он?
- Мы, ясное дело, открыли огонь. Палим в белый свет как в копеечку. Никто не знает, куда стреляет, - за кустами ничего не видно. Орудия, что с нами были, успели дать только по одному выстрелу. А немец как развернулся с танками, и давай нас утюжить! Вот тебе и засада вся кончилась.
- А что с лейтенантом сталось?
- Его сразу убило. А наша братва половина разбежалась, а другую половину немец передавил.
Боец поглядел на раненую руку и зло добавил:
- Его бы туда, этого дурака, кто нас в такое пекло сунул…
Канашов возмутился: «Ничего себе агитаторов подобрал Бурунов: обсуждают приказ командира полка. Ишь, нашлись умники!» Он поднялся и нарочито грубо крикнул:
- Кто там недоволен? Чего по кустам прячетесь, выходи!
Из кустов поднялся высокий, широкоплечий, уже пожилой боец с круглым лицом и вздернутым носом. Он смело шагнул навстречу Канашову. За ним вышел его товарищ - боец Еж.
- А ты что, пугать пришел? - спросил пожилой так же резко. - Тебя бы в это пекло, тогда не больно бы ерепенился. Я правду говорю: задаром люди головы потеряли.
Выйдя из- за кустов и увидев на петлицах Канашова три шпалы, он не струсил, не отступил, а только потупил взгляд.
- А ты кто таков? - спросил по-прежнему резко Канашов.
- Ну, Барабуля Игнат, ваш боец, парторг роты.
И по тому, как он твердо произнес это, Канашов почувствовал: обидели человека, за живое задели.
- Так, говоришь, какой-то дурак головы заставляет класть? Ну; вот он - этот дурак я! - бросил с вызовом Канашов, подступая вплотную к Барабуле.
Они оглядели друг друга упрямыми взглядами, не желая уступить друг другу. Тяжело дыша, Барабуля сказал:
- Вы простите меня, товарищ подполковник, но когда вы еще нос рукавом утирали, я с отцом с беляками воевал вот тут же, - ткнул он пальцем в землю, - в Белоруссии.
Барабуля не знал, что и Канашов еще совсем мальчишкой тоже воевал в конце гражданской войны.
- Но тогда ты, Аника-воин, с трехлинейкой пешком воевал, а теперь самолеты да танки…
- Знаю. А что же: как танки, так их бить нельзя? Да и самолеты. Бьет же охотник любую птицу.
- Ишь ты, каков ухарь! Голыми руками бить будешь?
- Как бить - это надо подумать. Вот вы подполковник, вас учили, и то вам это неизвестно… А мы? Откуда нам про то ведать, когда мы всю жизнь землю ковыряем? - хитро улыбнулся Барабуля.
Он в чем- то был уверен, поэтому говорил смело и чувствовал себя в этом разговоре равным.
- Не вина, кто ошибается, а беда, кто не исправляется, - желая смягчить разговор, вмешался Еж.
- Не влазь в наш разговор, - отрезал Барабуля. - О твоей же дурной башке пекусь. Там, где я побывал, мне уже сам черт не страшен.